На один выстрел больше

– Ну, разок сойдет кожа, как при солнечном ожоге; ничего необычного, все как всегда. И твоя татуировка, хоть и новая, будет смотреться так, как если бы ее тебе сделали лет двадцать назад. Это я тебе гарантирую. Стиль олд, в общем. А можно поинтересоваться, зачем тебе это?

– В память о друге.

– Снимок сделан с его тела?

– Ага.

– Надеюсь, не с трупа. Он итальянец? Спецназовец?

Эти вопросы не требовали ответа, и Сергей не почувствовал неловкости. Он устроился на табурете, сняв рубашку. Денис перенес рисунок на трансферную бумагу меньше чем за минуту, затем отпечатал его на плече клиента. Когда он включил татуировочную машинку, Говоров отвернулся: от ее вида у него зубы заныли, как будто он сидел в стоматологическом кресле. Но когда игла проткнула его кожу, он стал думать о том, что теперь кровью связан с Альваро Сантосом, и в который раз о судьбе, от которой не убежишь.

На следующий день Сергей вызвал к себе в редакторский кабинет своего заместителя, Григория Орчакова, и заявил:

– У меня депрессия. Принимай дела. И не спорь.

Орчаков и не собирался спорить. Он видел, что с шефом творится что-то неладное и отдых тому просто необходим.

– Кстати, что у тебя с плечом?

– С плечом? Ничего. А что?

– Ты его все время трогаешь. Не укусил ли тебя вампир?

– Ну, вампир укусил бы меня в шею.

Звонок адмирала застал Говорова дома, в его холостяцкой квартире; адмирал «солидно» позвонил ему на домашний.

– Завтра в девять ко мне, – распорядился он.

– Миронов дал добро на операцию?

– Ему дали добро, так скажем, – ответил Осипян. – А тебе лично – пожелали удачи. Поговорим об этом завтра в девять, – повторил адмирал.

– Я помню, – ответил Говоров и положил трубку. Налив себе коньяка, он подошел к зеркалу и чокнулся со своим отражением: – За тебя, Сантос! За твою новую жизнь!

Он выпил за здоровье семейного посыльного дона Гальяно, за здоровье наемного убийцы. Когда хмель ударил ему в голову, он полушутливо заметил, что готов выполнить приказ «Паука в замочной скважине»: просто убить, убить с особой жестокостью. И лишь спустя минуты сообразил, что подумал об этом на испанском, равно как и тост произнес на этом языке.

Глава 8

Заморский гость

Сокотра, два месяца спустя

Сергей с трудом поднял голову. Она была такой тяжелой, как будто вместила в себя всю воду вокруг, заодно и шум прибоя. Проклятый шум прибоя. От воды можно было убежать в глубь острова, даже просто закрыть глаза, представив себе что угодно, кроме воды, просто черноту. От шума волн, бьющих в берег, убежать было невозможно. Для Сергея весь остров целиком превратился в береговую полосу...

Говоров бредил наяву. Вот он оказался за широким, неправильной формы, как рояль, столом; кругом песок, камни, волны, набегающие на берег, и этот стол. С одной его стороны сидит, чуть ссутулившись, сам Сергей, с другой – два человека. Они переговариваются между собой, изредка бросая на него взгляды.

«Проблем с языковым барьером у него нет. Его акцент ближе к испанскому».

Сергей вспоминает, что беседовал с этим человеком на протяжении двух, может быть, часов. Они переходили с испанского на итальянский и, наоборот, что-то уточняли на английском. После коллоквиума этот человек вынес вердикт, обращаясь к кому угодно, только не к Сергею, как будто беседа с ним его утомила: «У него нет проблем с языковым барьером. К тому же, насколько я понял, его персонаж или прототип – не знаю, как правильно – испанец по происхождению, детство и юность провел на Апеннинах, работал, так сказать, в Штатах. Все эти аргументы в пользу легкого акцента... в сторону испанского, я бы сказал».

Другой человек, лет тридцати пяти, с лисьей мордочкой и пластичными пальцами, которыми он во время беседы лепил фигурки из пластилина, безапелляционно заявил:

«Глубоко резать не буду. Сделаю объемные келоидные рубцы, будто глубокая рана зарубцевалась без вмешательства медиков».

Нет, это не был сон, все было на самом деле: и преподаватель из академии Генштаба, и хирург, и еще много людей, которые поработали над Говоровым... Последним был капитан 3-го ранга – его непосредственный контакт и куратор этой операции. На борту «Неистребимого» он спросил, как Говоров перенес перелет на вертолете, получил ответ: «Нормально». И все – дальше Сергей как будто провалился в черную бездонную шахту.

Рассвет, шлюпка, направление на островок. Сергей на банке у правого борта. Возничий у левого борта, вслух сравнивает подопечного с приговоренным к ссылке на необитаемом острове. Он отчего-то восхищен его татуировкой: «Как будто рисунок пересадили с одного тела на другое».