На окраине города

И, не сдержав рыданий, уткнулась в подушку, комкая ее нервными пальцами.

— Мама! — с плачем вскочил Валерка, и она, не подымая головы, притянула к себе сына, судорожно обняла его, шепча сквозь всхлипыванья:

— Да, сынок, одни мы… Одни на всем свете, чужие для всех, сынулька мой родной. Для всех, для всех. А чем, чем мы виноваты?

Виктор, не в силах сглотнуть горьковатую спазму, сдавившую горло, почти бегом бросился на улицу. Едва холодный ветер сбил, притушил его возбуждение, в голове завихрились негодующие мысли: «Иди, иди, успокой ее, сумей успокоить! Какой же ты негодяй! Разве это выстраданные тобой слова, что ты болтаешь их? Есть ли в них хоть капля твоей истинной души? Вздор! Так докажи, докажи ей, что это — вздор! Ты обязан сделать это, понимаешь?»

Валя уже не плакала, она лежала на койке и устало смотрела в одну точку, о чем-то думая. Рядом притих малыш.

— Прости меня, Валя, — сказал Виктор. — Я никогда, никогда не думал этого о Валерике, поверь мне… Понимаешь, поверь! Те слова даже не были в моем сознании, в моих мыслях, они просто подвернулись на язык…

Она прикрыла глаза, слезы мокрыми ручейками потекли по щекам. И лишь после долгого молчанья она сдавленно прошептала:

— Ты ведь ни при чем, Виктор. Во всем виновата я, и просто лживым будет, если я прощу тебя в том, в чем твоей вины нет… Я это хорошо чувствую, но от этого ведь не легче…

Он осторожно, боясь испугать Валерку, склоняясь, прикоснулся губами к ее мокрым закрытым глазам и мучительно вздохнул, почти уронив бессильно голову к ее горячему лбу.

— Поверь, поверь, Валюша! Ведь своему сердцу не соврешь, а ты знаешь, что у меня сейчас на сердце? Ты знаешь, знаешь, Валюшка! Разве ты сомневаешься в том, что я очень и очень тебя люблю? Сомневаешься, да?

Валя покачала головой:

— Нет… Но ты еще не любишь его, Валерку… Я не в праве требовать этого, но как мне хочется, чтобы его кто-то любил больше даже, чем меня… А это, может быть, только… материнское желание…

— Я буду понимаешь, Валюша, буду его любить, но… Ты должна верить в меня… И ты увидишь, что не простая жалость будет у меня к нему, пусть это станет моей… отцовской клятвой и тебе и ему… Давай забудем о том, что было, а, Валюша?

Она слабо улыбнулась и вздохнула:

— Давай попробуем… — но ее близкие, большие глаза смотрели на него печально, и в этих глазах он читал такой укор себе, что невольно до крови закусил губу: да, в тайне души она была глубоко обижена им и долго еще придется ждать ему полного ее доверия…

Все-таки остаток вечера прошел спокойно и тихо, а перед сном Валя даже сказала ему:

— Знаешь, я уже завтра хочу поехать устраиваться на завод, ладно? Время тянуть, мне кажется, не к чему…

— Подожди-ка, — вспомнил он: — Но ведь наши ребята завтра идут на молодежный вечер в Михеевку, мне надо быть там… Что, если и ты со мной пойдешь, а?

— А Валерка? — тревожно спросила она. — Ты забываешь, что он еще не привык к бабушке… Нет уж, после на вечера будем ходить, когда… окончательно освоимся — и он, и я…

* * *

В отделе кадров завода горного машиностроения Вале повезло: оформление ее на работу прошло быстро. Правда, инспектор отдела, худосочный, впалогрудый мужчина с недовольным, сердитым лицом, хмуро проговорил:

— Где это видано, чтобы до двадцати лет человек не имел трудовой книжки? Как на дойную корову на государство насели, богатое, дескать, прокормит, а сами палец о палец не ударят, да еще и кричат: «В магазинах шляп хороших нет!»

Но Валя простила ему необоснованную воркотню за оперативность, с какой инспектор оформил ее, вплоть до назначения в цех.

— В шестой комбайновый, к начальнику цеха Давиду Григорьевичу Курневу. Иди в цех, там найдешь его, он объяснит, как дальше будешь…

Валя вышла из проходной на заводской двор. Впрочем, громадная территория, просматривавшаяся в одном направлении насквозь до второй проходной и забора, мало соответствовала скромному и привычному названию «двор». Скорее, это был своеобразный городок, основу которого составляли выстроившиеся в ряд вдоль шоссе высокие сильно остекленные по стенам и крыше, громады цеховых зданий. Всюду по территории Валя видела и меньшие помещения, предназначенные, вероятно, для вспомогательных служб.

Время было послеобеденное, по территории сновали кургузые автокары, машины-самосвалы, по узким колеям ползли на канатах небольшие вагонетки, откуда-то методично долетал гул многотонных ударов железа о железо, дребезжала дисковая пила, а когда открывались ворота какого-нибудь цеха, мимо которого проходила Валя, в уши ударял мощный рокот множества станков, скрежет металла, обрабатываемого на больших скоростях, лязг сбрасываемых деталей и десятки других непостоянных звуков, характерных в рабочее время для большого завода. В воздухе плыл ядовитый дым, вероятно, из вытяжных труб литейки. Солнце просвечивало сквозь плотные растрепанные клубы его раскаленным дожелта шаром, иногда приобретавшим свою яркую расплывчатость — когда редели ядовитые-дымовые космы, приоткрывая чистую синь, небес.