На острие меча

— Но вы понимаете, о ком идет речь? Высшие генералы — Марков, Даскалов, Луков, Лукаш… Никифоров прямо помянут как помощник.

— Делиус знает?

— Еще бы, — сказал Гешев любезно. — Не только знает, но и считает, что генералы готовили заговор. Убийство царя.

Костов был настороже и быстро разгадал, кому и зачем роет яму Гешев. Война складывалась не в пользу нацистов, и при дворе имя нынешнего премьера Богдана Филова, ориентировавшегося на Берлин, приобретало значение одиозное. Князь Кирилл и его супруга, слывшие англофилами, пытались свалить премьера, предлагая Борису III кандидатуры «умеренных» — Муравиева и Багрянова. Царь колебался, и Лулчев, занявший позицию нейтралитета, советовал ему подождать. Делиус и Бекерле, читавшие документы полиции, РО и ДС, как свои, не сидели сложа руки: в свою очередь пытались воздействовать на царя и сохранить Филова у власти. В этой ситуации многое зависело от военных: генералитет не сказал своего слова, а за ним стояла реальная сила — штыки, и, останови Михов и прочие выбор на Багрянове или Муравиеве, песенка Филова была бы спета. Ге-шев, очевидно, получил инструкцию Доктора скомпрометировать генералов и вывести их из «игры». А что, если он, применив пытки, заставит Пеева подписать признание о наличии заговора? Что, если Павлов свяжет воедино имена Даскалова, Лукаша, Никифорова и притянет к ним имя Михова? А заодно руководителей РО? Может так быть?.. Да, конечно.

Костов встал.

— Министр войны информирован?

— Нет еще, — все так же любезно сказал Гешев. — Среди подозреваемых много его друзей, члены Высшего совета, предшественник… Какой же смысл спешить с информацией? Сначала пусть Пеев выложит все, что знает, а потом, сформулировав выводы, Дирекция полиции…

— Это что же — частное дело Дирекции? Я правильно понял?

Павлов тихонечко вставил:

— Государственное дело, полковник. Доктор Пеев — не просто разведка, но и политика. Большая политика. Больше, чем вы думаете.

Той же ночью доктора Александра Костадинова Пеева, заключенного камеры № 36 на четвертом этаже Дирекции полиции, избили надзиратели. Били вдвоем, не изощряясь и даже не очень сильно: важна была не столько боль от ударов, сколько сам факт унижения, непереносимый, по мнению Павлова, для человека интеллигентного, привыкшего ко всеобщету уважению… Доктор не кричал; но даже кричи он изо всех сил, голос его не был бы услышан: тридцать шестая, отведенная Пееву предусмотрительным Гешевым, находилась в особом коридоре и была изолирована от других камер. Окно здесь было меньше, чем в других помещениях; вентиляция заделана; поэтому днем двери камеры не запирали, боясь, что Пеев задохнется; у порога на стульях сидели надзиратели. Двое. Они же и били ночью.

Избитого доктора Пеева привели к Гешеву.

Дали полотенце — вытрись.

Гешев, выдержав паузу, спросил:

— Никифоров?

— Что Никифоров?

— Не играй в прятки, доктор! Всю правду о нем — сюда, мне. Кончились забавы! Итак, генерал Никифоров твой заместитель? Бери ручку, пиши.

Пеев вытер разбитую губу. Глаза его блестели живо, остро.

— А о Михове писать?

— И о нем.

— И о Кочо Стоянове? И о директоре Кузарове? И о премьере Филове?

— Я не шучу.

— Я тоже, Гешев. Все эти лица давали мне информацию. Все без исключения. Почему же я должен говорить об одном Никифорове?

Гешев ждал вопроса, протянул бланки дешифрованных радиограмм. Красным карандашом в них были отчеркнуты места, где говорилось о Никифоре Никифорове и его роли. Пеев прочел, невесело усмехнулся.

— Все это не так, Гешев.

— Здесь нет ошибки.

— В тексте нет, а по существу — все ошибка. Никифорова выдумал я. Вы-ду-мал. Понимаешь, Гешев? Мне было важно, чтобы в Центре считали, будто со мной сознательно сотрудничают видные люди. От этого зависел мой вес. Вот я и выдумал, что он мой заместитель, а Никифоров ничего не знал. Он просто болтун, такой же, как Даскалов, Филов или Лукаш. Ну как?

— Превосходно, — сказал Гешев. — Блестящий поворот. Однако генерала не спасешь. И Янко Пеева. И всех прочих. Здесь не суд и состязательность сторон не предусмотрена. Так что оставим юридические увертки… доктор! Будь реалистом. Пойми, тебе придется сказать все.

— Я уже сказал.

— Ложь.

— Другого не будет, Гешев.

…Он, как мог, отводил от товарищей беду. Делал все, что было в его силах. В протоколе, который вел Гешев, в эту ночь появилась запись, повторенная затем в других: «Генерал Никифор Никифоров никогда не являлся моим заместителем. Царский сатрап, он виноват лишь в том, что был откровенен со мной, как и его коллеги по военным кругам…»