— Ничего-ничего. — Я пожала плечами. — И вообще я люблю, когда словами через рот. Тогда не остается никаких недомолвок.
Я пересела поближе к кроватке, потому что услышала, как ты кряхтишь — вот-вот заплачешь.
— Все хорошо, мама здесь. — Я прижала тебя к груди, чтобы успокоить.
Краем глаза я увидела, как Рокси шепчет что-то брату, а он слушает и смотрит на меня не отрываясь. Я решила не обращать на тебя внимания и проверила твой подгузник — полон доверху! Тогда я помыла тебя и стала переодевать, и тут Джексон подошел ко мне.
— Слушай, если хочешь влепить мне по роже грязным памперсом, валяй, имеешь право, — сказал он.
— С какой радости? — Я засмеялась.
— Рокси мне рассказала, кто ты, — признался Джексон. — Я тебя не узнал. Не сообразил, что ты из наших.
Моя улыбка мгновенно погасла.
Наши и чужие. Мы и они. Одно и то же. Вечно одно и то же.
Джексон посмотрел на мою дочку и опешил — как и все, когда видят ее впервые. Для Креста она слишком светлая, а для Нуля слишком темная.
— Как ее зовут?
— Калли-Роуз.
— Красивое имя. Ей идет, — сказал он.
Я только улыбнулась:
— Она дитя радуги, как в песне.
— Что ты имеешь в виду? — Джексон нагнулся посмотреть поближе.
— То, что она раскрашивает жизнь во все цвета радуги, а не то, какого цвета она сама.
— А, понятно.
— А где ты играешь? — Я кивнула на гитару.
— Ты про нее? — Джексон подтянул гитару так, что она легла ему под руку. — Всегда и везде. Где придется.
Я посмотрела вдоль прохода и сказала:
— Может, сыграешь, чтобы нас повеселить?
Я просто шутила, но Джексон тут же ухватился за идею:
— Только, чур, ты споешь!
— А если мне медведь на ухо наступил? — спросила я.
— Даже лучше! — Джексон ухмыльнулся.
Рокси замотала головой:
— Сеффи, прошу тебя, не подначивай его, он же и правда сыграет!
Я посмотрела на Джексона, который весь сиял, и решила, что Рокси права. Джексон явно из тех, кто сто процентов времени мчится вперед на всех парах.
— Ну что, струсила, да?
— Что споем? — спросила я, уложив уже задремавшую Калли обратно в кроватку. Наверное, она не проголодалась, просто ей было неудобно.
— Вы спятили. — Рокси была в ужасе.
— Что споем? — снова спросила я, ерзая от нетерпения.
— Предлагай, — сказал Джексон.
— «Дитя радуги»? В честь всех новорожденных в палате.
— Погнали, — сказал Джексон и забренчал по струнам. И запел, с вызовом глядя на меня.
Я глубоко вздохнула и после первых двух строчек вступила, сначала тихо, потом все громче с каждым словом. И поймала на себе удивленный взгляд Джексона, когда запела. Наверняка он думал, что мне храбрости не хватит. Но потом он улыбнулся — и мы запели в унисон, всё увереннее и увереннее.
У Джексона был неплохой голос. А у меня? Сначала меня заботило только как бы попасть в ритм и не забыть слова. Но потом я словно поймала волну. И к концу второго куплета мне даже понравилось. Я совсем не смущалась. Исполнение у нас вышло не суматошное, а просто… прочувствованное. Естественно, стоило нам с Джексоном запеть, как мы завладели вниманием всей палаты. И знаешь, Калли, не так-то плохо у нас выходило. Честно говоря, я сама не ожидала, что спою так чисто! В школе я пела в хоре, но меня никогда не выбирали в солистки на школьных концертах или постановках. Я всегда была одной из хора, и меня это вполне устраивало. Но вот я пою в дуэте, и вроде никого не тошнит. Все в палате даже улыбались и хлопали в такт. А Джексон, продолжая петь, буравил меня взглядом, и лицо у него было какое-то странное. Но тут в палату ворвалась сестра Соломон.
— Петь в отделении запрещено! — Она пыталась перекрыть наши голоса. Мы не обратили на нее ни малейшего внимания. И вообще запели громче.
— ПЕТЬ В ОТДЕЛЕНИИ ЗАПРЕЩЕНО! — Сестра Соломон уже не кричала, а визжала.
Мы просто хотели чуть-чуть позабавиться, развлечься. Но сестра Соломон рассвирепела не на шутку. И в конце концов схватила гитару Джексона. Зря это она. Он сразу переменился — будто кнопку нажали.