На острове

«Не может? – сказал Самуэль, хмуро взглянув на него. – Посмотри на меня – я предал всех, кого знаю, и многих, кого не знаю. Я окружен людьми, больше всего желающими моей смерти».

«Да, ты предал кое-кого, это так, но важно то, что ты проявил верность тому, кто превыше всех, Его Верховному Высочеству, защитнику нации и спасителю народа».

«Это богу, что ли? Я никогда не был верен ему».

«Нет, не богу. Я имею в виду нашего великого правителя, Диктатора, как его называют некоторые. Это его официальный титул».

«Это его титул? Такой длинный?»

«Полагаю, он даже длиннее, но всех слов я не помню».

«Хотя можно не удивляться, что он взял себе такое обращение. Помнишь парад победы, после переворота? Во сколько обошлось все это представление?»

«Конечно, помню, – сказал Апостол с улыбкой и легонько постучал пальцем по одному из прутьев решетки. – Я был там. Он освободил нас, избавил от президента, который всех нас предал. Президента, который разбазаривал власть между своими сообщниками, захапавшими себе все, что можно. А больше им ни до чего и ни до кого не было дела».

«А чем от этого Диктатор отличается со своим кортежем из братьев, друзей и родни? Он тоже дал им власть. В чем разница? А сколько людей перебил?»

«Нет, брат, полно тебе, хватит. Он спас нас. После стольких лет в тюрьме неужели ты этого так и не понял?»

Самуэль ответил не сразу. Сперва он бросил взгляд на спавших сокамерников.

«Хочешь знать, что я понял после стольких лет?»

«Скажи».

«Я понял, что понятия не имею, как выглядит мой сын. Я его до сих пор представляю младенцем, каким видел на руках моей матери в то утро, когда пошел на марш на площади. Для меня во внешнем мире ничего с тех пор не изменилось, все застыло вместе с этим младенцем. Моя сестра еще подросток, мать моего сына идет маршем к статуе, мои родители живы. Ничего не изменилось. Даже здесь я забываю, сколько времени прошло. Иногда увижу себя в зеркале и не узнаю. Так и хочется спросить: «Кто этот мужик?»

«На этот вопрос у тебя есть ответ. Как я уже сказал, ты тот, кто проявил верность».

Самуэль снова взглянул на надзирателя:

«Ты зря так сказал. Я всегда был верен только самому себе».

БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ СТАЛО ПОХОЖЕ, ЧТО БУДЕТ ДОЖДЬ. Самуэль налил теплой воды в металлическую миску и высыпал туда дрожжи. Добавил сахара и соли и доставал старую коробку от печенья, в которой держал муку. Муку он всегда сыпал на глаз.

По другую сторону стола сидел человек и смотрел на него. Он откинулся на спинку стула, широко расставив ноги, и шурудил пальцами в пачке печенья «Тропический пунш», шумно шурша оберткой. Сунув в рот печенье, он стал громко жевать с приоткрытым ртом. Самуэль опустил руки в миску и заметил, что человек наблюдает за ним. Он вытащил еще одно печенье и сунул в рот, не прожевав первое.

Самуэль опустил взгляд. На костяшках пальцев и под ногтями у него была грязь и даже немного на исцарапанных ладонях. Он подошел к раковине, снова вымыл руки жидким мылом и вытер старым коричневым полотенцем, висевшим перед духовкой. Потом вернулся к столу и стал месить тесто. Оно поддавалось его усилиям, становясь упругим и теплым. Он поставил миску на стол и накрыл полотенцем, чтобы тесто поднялось.

Когда он снова обернулся, человек водил пальцем по муке, рассыпавшейся по столу. Он просто дурачился, выводя какие-то каракули. Тем не менее, когда Самуэль приблизился, он быстро все стер, стряхнув муку со стола себе в ладонь. И вопросительно взглянул на Самуэля.

– Туда вон, – сказал Самуэль, указывая на серое пластиковое ведро.

Он убрал продукты и вытер стол сухой тряпкой, ссыпав остатки муки на пол. Затем поставил на стол коробку, присланную Эдит, и вскрыл ее, хорошенько разгладив края. Человек продолжал есть печенье. Он засунул палец в рот, выковырял что-то и слизнул с ногтя. Самуэль заглянул в коробку и вынул стопку обтрепанных журналов на дешевой бумаге. На обложке верхнего красовалась женщина в серебряном платье, с пышными накладными ресницами. Рядом стоял мужчина без рубашки, но с воротничком и серебряной бабочкой. У него были проколоты соски, а руки – в татуировках. Самуэль узнал фотографию. У него уже был такой номер. Он просмотрел всю пачку и побросал повторные номера в деревянный ящик, где держал бумагу для растопки.

И принялся за видеокассеты. Они были липкими на ощупь и пахли сигаретами и картоном. На одной виднелся подсохший томатный соус. Всего кассет было девять, и ни один из этих фильмов Самуэль еще не видел.

Человек потянулся через стол, взял кассеты и стал рассматривать, словно покупатель в магазине. Доев последнее печенье, он высыпал крошки в рот, выбросил пакет в мусорное ведро и тихонько рыгнул. Затем подошел к Самуэлю, обдав его фруктовыми ароматизаторами, сунул руку в коробку и достал три стеклянные банки варенья, половинку карандаша в розово-золотую полоску и соломинку в бумажном пакетике.