На отливе войны

К 1912 году Ла Мотт начала посвящать еще больше времени вопросам социальных реформ. Она пишет, что в дополнение к работе на полную ставку она трудится после четырех часов дня и по воскресеньям и поздними вечерами», стараясь распространить две суфражистские петиции, а также петицию «об ограничении рабочих часов для женщин до десяти в день», петиции о детском труде, об обязательном образовании и о запрете салунов[187]. Но особенно страстно Ла Мотт предана идее завоевания избирательного права для женщин, и в июне 1912 года встает во главе крупнейшего парада суфражисток, проведенного во время съезда демократов для выбора кандидата в президенты в Балтиморе[188].

Год спустя она уволилась с работы в госпитале и отправилась в Англию, чтобы вступить в ряды воинствующих британских суфражисток под предводительством Эммелин Панкхёрст. Газета The Baltimore Sun

сообщает своим читателям: «Вскоре Балтимор лишится, по крайней мере на время, одной из самых выдающихся своих гражданок»[189]. И далее: «Мисс Ла Мотт, бывшая ранее социалисткой, рассказала, что сделала еще один шаг и стала анархисткой»[190]. Через несколько месяцев Ла Мотт докладывала из Лондона, что уже «поучаствовала в четырех столкновениях и одном мятеже (и не всегда в качестве случайного наблюдателя)»[191]

.

Осенью того же года она переезжает в Париж, где пишет свою первую книгу «Туберкулезная медсестра: Ее функции и навыки». Также она вскоре попадает в общество американцев-экспатриантов, сформировавшееся вокруг авангардной писательницы Гертруды Стайн, которая очень быстро начинает играть важную роль в жизни Ла Мотт, и как подруга, и как авторитетный литератор. Действительно, изменившееся отношение Ла Мотт к «Туберкулезной медсестре» и, позже, весьма новаторский стиль «На отливе войны», похоже, отражают смелое отрицание литературных условностей самой Стайн.

Ла Мотт завершила работу над первой книгой весной 1914 года, но была не вполне довольна ею. Она чувствовала, что текст не выражает ее настоящего авторского голоса. В апреле 1914 года она сетует: «Книга завершена… И теперь, дописав ее, я чувствую ужасную подавленность – она кажется столь несовершенной, пустой, плохо написанной и мало выразительной… Я работала над ней через силу, это был чисто механический, тягостный труд – по обязанности»[192]. Несмотря на это, когда книга наконец вышла в начале 1915 года, она была очень хорошо принята публикой. Как написал один эксперт по полевой медицине, «книга поражает меня и моих коллег своим превосходным – можно даже сказать, виртуозным мастерством»[193]

.

Закончив «Туберкулезную медсестру», Ла Мотт стала задумываться о новом сочинении. «Я примусь за вещь, которую действительно хочу написать, – говорила она. – За прозу, в которой могу раскрыть себя – в любом случае мне не терпится приступить и ощутить определенную спонтанность подобной прозы»[194]. Но по возвращении в Англию в мае 1914 года она продолжала ощущать подавленность. «Я совсем растеряна, – пишет она в следующем месяце. – Я чувствую невероятную оторванность от всего, свою бесполезность и никчемность одновременно с любопытным ощущением: кончено, кончено, кончено»[195]. Тем летом она решает вернуться в Соединенные Штаты.

Ее корабль покинул Лондон 1 августа, и, пока он был в море, разразилась Первая мировая. Ла Мотт прибыла в Нью-Йорк 10 августа и, как сообщала The Baltimore Sun

, была чрезвычайно раздосадована тем, что «так нелепо упустила возможность отправиться на фронт и ухаживать за ранеными». Затем, в октябре, она узнала о вакансии в военном госпитале в Париже под эгидой американцев[196].

Вскоре она вернулась во Францию и в начале ноября приступила к работе в военном госпитале под названием «Американская неотложная помощь в Нейи» в качестве первой американской медсестры-волонтера. Однако позднее она в резких выражениях опишет плохую организацию госпиталя в статье «Американская медсестра в Париже». Она нашла госпиталь переоснащенным, переукомплектованным и недостаточно загруженным, к тому же ее возмущало, что у нее не было возможности применить там свои навыки с полной отдачей[197].

Но несмотря на все недостатки этого заведения, госпиталь позволил Ла Мотт получить первый опыт военной медсестры. В первое же утро она увидела лица мужчин, «искаженные болью и страданием». Она описывает подробно: «Я увидела ужасную рану, развороченную пулями и шрапнелью». У одного из вновь прибывших была «раздроблена нога, она распухла, и уже началась гангрена». У другого была «оторвана кисть руки, и по обрубку шло заражение». А третий, получивший заряд шрапнели в спину, пролежал целый месяц в полевом госпитале с фекальной фистулой, он был крайне истощен и весь «покрыт такой грязью, что словами не описать».