На память о русском Китае

Словом, литературное существование Арсения Несмелова было хоть и изолированным, но проходило отнюдь не в безвоздушном пространстве. Он писал стихи, рассказы, рецензии, начинал (и никогда не оканчивал) длинные романы, — словом, кое-как сводил концы с концами. Его печатали, его знали наизусть русские в Китае, но его известность простиралась лишь на Харбин и русские общины Шанхая, Дайрена, Тяньцзина, Пекина. Однако даже эти малые русские островки в «черноволосой желтизне Китая» были разобщены вдвойне, ибо в конце 1931 года Япония оккупировала северо-восточную часть Китая и на этой части была образована марионеточная империя — государство Маньчжоу-Ди-Го, на территории которого оказался Харбин, так что даже шанхайские поклонники несмеловской музы формально жили «за границей». С приходом японцев и без того не блестящее положение русских в Маньчжурии ухудшилось — они были попросту не нужны Стране Восходящего Солнца. Законы ужесточались, за самое произнесение слов «Япония», «японцы» грозил штраф: предписано было говорить и писать «Ниппон» и «ниппонцы». И пусть не удивляется современный читатель, найдя такое написание в стихотворениях и рассказах Несмелова.

Но русских было все-таки много, труд китайцев-наборщиков стоил гроши, да и на гонорары авторам уходило не намного больше, поэтому издатели всё еще многочисленных газет и журналов на русском языке продолжали получать прибыль и в тридцатые, и даже в сороковые годы. «Рубеж» платил за стихи гонорар пять китайских центов за строчку: сумма, на которую можно было купить полдюжины яблок или сдобных булочек. Прочие издания платили еще меньше. В результате на страницах русско-китайских изданий появлялись еще с конца 20-х годов «А. Арсеньев», «Н. Арсеньев», «А. Бибиков», «Н. Рахманов», «Анастигмат» и даже «Тетя Розга», хотя больше всех зарабатывал, конечно, некий «Гри»[28], сочинявший рифмованные фельетоны и рекламу. Разумеется, под псевдонимами скрывался всё тот же Митропольский-Несмелов, в котором дар импровизатора креп с каждым днем недоедания. По свидетельству довольно часто навещавшего его поэта Николая Щеголева, «на стихотворный фельетон „Гри“ он принципиально тратил ровно пять минут в день и, помню, однажды при мне сказал: „Подождите ровно пять минут, я напишу фельетон“, и действительно написал…»[29]

Начав зарабатывать рекламными стишками еще во Владивостоке, Митропольский-Несмелов постепенно «воспел» едва ли не всех врачей в Харбине, особенно зубных — видимо, они лучше других платили. И в итоге в печати то и дело мелькали такие, к примеру, перлы:

Расспросив мадам ДорэИ всех прочих на двореОтносительно Сивре:

— Что за спец?Мы узнали, что СивреВ марте, в мае, в декабре,

В полдень, в полночь, на заре —Молодец![30]

Сивре был известным врачом, а по соседству жила гадалка мадам Дорэ. Но эта халтура была еще не худшим видом заработка. Брался Несмелов, по воспоминаниям В. Перелешина, и за редактирование стихотворений «другого врача, искавшего поэтического лаврового венка. Сборник стихов, им составленный, назывался „Холодные зори“. Досужие читатели (если не сам Несмелов) тотчас переименовали книгу в „Голодные зори“.

— Именно так. Я тогда очень нуждался. Мои зори были голодные»[31]

.

Подобная «журналистика», безусловно, на пользу поэту не шла, но позволяла не помереть с голоду, а иной раз продать за свой счет тиражом 150–200 экземпляров очередную книгу стихотворений или поэму. Книги у Несмелова выходили регулярно — до 1942 года.

В 1929 году Несмелов выпустил в Харбине свой первый эмигрантский поэтический сборник (на титульном листе по ошибке было проставлено «1928») — «Кровавый отблеск». Интересно, что ряд стихотворений попал в него прямо из владивостокских сборников: прошлая, внутрироссийская жизнь была для поэта теперь чем-то интересным, но давно минувшим, оторванным, «…как пароход / От берега, от пристани отходит…», — это, впрочем, стихи Несмелова из его следующего сборника, «Без России» (1931). Попадали доэмигрантские стихи и в сборники «Полустанок» (1938) и «Белая флотилия» (1942). Цельность поэтического сборника была для Несмелова важнее необходимости опубликовать всё, что лежало в столе. Поэтому на сегодняшний день выявленные объемы его стихотворений, собранных в книги и несобранных, примерно равны. А ведь многое наверняка утрачено.

Одному только Несмелову удалось бы объяснить нам, отчего сотни разысканных на сегодня его стихотворений не были им включены ни в одну книгу. Думается, что иной раз стихи вполне справедливо казались ему «проходными», но скорее дело в том, что Несмелов чрезвычайно заботился о строгой композиции книги; к тому же он писал больше, чем в книги, издаваемые им на свои же гроши, могло поместиться. Не зря почти во всех его сборниках отсутствует страничка «Содержание»: как-никак на этой страничке можно было разместить еще одно-два стихотворения.