На Памире

Дальше больше. Уже другие археологи обнаружили на нагорье древние могилы, перекрытые бревнами. Возраст могил — от двух до четырех тысяч лет. Откуда же бревна? Выходит, леса росли здесь совсем недавно? А раз так, то Памир поднялся на километр-полтора не за десять, а за четыре тысячи лет, то есть скорость подъема достигает двадцати пяти — тридцати семи сантиметров в год? Именно такой вывод и был сделан.

Становилось как-то неуютно. Такой быстрый подъем никак не согласовывался со многими вполне установленными фактами. Например, если горы растут так стремительно, реки должны врезаться в свое ложе с соизмеримой скоростью, то есть тоже очень быстро. Тогда уровень грунтовых вод на луговых террасах Западного Памира (а он поднимается вместе с Восточным) резко понижается, и луга должны погибнуть за какие-нибудь сто лет. Но они, эти луга, существуют многие сотни лет, это доказано документально. Например, Марко Поло видел их в XIII веке. Это первое противоречие. Если Памир стал высокогорным всего за десять тысяч лет, а то и за четыре тысячи, то как объяснить, что сотни видов растений так тонко приспособились к высокогорным условиям? Ведь такого короткого срока для эволюции очень мало, нужны сотни, на худой конец десятки тысяч лет, а не тысячи. Это второе противоречие. Было и третье, и десятое, хотя хватило бы и этих двух.

Тем временем гипотеза приобретала популярность. Сенсация! За нее ухватились журналисты. На страницах газет и научно-популярных журналов запестрели статьи под интригующими заголовками. Во многих статьях гипотеза подавалась как нечто абсолютно доказанное. Знакомые спрашивали меня, как я себя чувствую на поднимающемся, как лифт, Памире. Мои уверенные ответы о самочувствии и очень осторожные о подъеме Памира никого из знакомых не удовлетворяли: все жаждали сенсации. А я сидел над книгами, бродил по горам, рылся в архивах, проверял публикуемые факты, сопоставлял их между собой, словом, работал.

Надо признаться, что вопрос о темпах поднятия гор вызывал у меня далеко не праздный интерес. От решения его зависело очень многое: темпы эволюции высокогорной растительности, возраст многих растительных сообществ, судьба лугов и пойменных лесов, будущее горного земледелия. Речь шла обо всем толковании природы этой горной страны. Мне лично гипотеза быстрого подъема Памира не мешала, она просто не согласовывалась с общеизвестными фактами.

Я опубликовал свои несогласия с гипотезой, обратил внимание на всяческие несоответствия. Началась дискуссия. Меня поддержали геологи, геоморфологи и палеоботаники. Против выступил мой друг Ранов, а также некоторые ботаники и зоологи. Статьи появлялись одна за другой. Обе спорящие стороны собирали в свой арсенал все новые факты. После очередной порции статей полемизирующие стороны, притомившись, начинали искать контраргументы. Потом снова порция публикаций.

В споре, как известно, должна родиться истина. Сложная это пещь — научный спор. Научным он становится только при строгих правилах: обе стороны ищут истину, не поддаются азарту в ущерб фактам, придерживаются логики и уважают мнение «противника». Иначе это уже не научная полемика, а перебранка, которая до истины не доведет. И хотя правила в полемике строгие, не обойтись в ней без эмоций, без страстей. Равнодушному истина не дается. Хладнокровному — да, но не равнодушному. Часто, получив очередную порцию аргументов другой стороны, испытываешь удивление: «Ну как же можно не видеть очевидного?» Потом, с холодной уже головой сообразив, что «противник» не обязан смотреть на вещи твоими глазами, принимаешься за анализ доводов. И нет в этом споре ни родных, ни близких. Вот, например, Вадим Александрович Ранов. Он мой давний и близкий друг. И одновременно противник в научном споре.

…Ранов — археолог. Специалист по каменному веку. Блестящий знаток четвертичной геологии. Поэтому Ранов — везучий археолог. Он знает, где копать. Это очень серьезный, глубокий и разносторонний исследователь, отличный полевик. Вполне понятно поэтому, что к выступлению Ранова на стороне «противника» следовало отнестись серьезно, хотя вовсе не он возглавлял* сторонников быстрого поднятия Памира.

Дружбы этот спор не портил. Мы продолжали полемику не только в печати, но и в домашней обстановке. Мы обсуждали свои позиции, искали истину. Если спрессовать многолетний спор в диалог, в котором излагаются доводы «за» и «против» быстрого подъема Памира, то получится следующее.

За: Остатки костра на древней стоянке в Маркансу, бревна на могилах.

Против:

Пыльцевой анализ образцов со стоянки доказывает, что растительность десять тысяч лет назад была не лесной, а такой же, как сейчас, — пустынной. Мы и сейчас, покидая Памир, сжигаем стойки от палаток, почему бы этого не сделать и древним охотникам? Бревна на могилы могли быть принесены из-за Сарыкольского хребта ради ритуала захоронения. Памирские жители и сейчас носят бревна на дальние расстояния.

За: А рисунки лесных зверей в гроте?

Против: Древний художник видел их в другом месте.