На пепелищах наших домов

– Газы! – первым отреагировал Ершов, руки которого уже сами собой расстегивали клапан противогазной сумки. – Надевайте, надышитесь еще, потом легкие выхаркивать будете.

Башкир задержал дыхание, судорожно открыл сумку, вытащил из нее маску, расправил и натянул на лицо. Привычно выдохнул, выгоняя из противогаза зараженный воздух, снова огляделся и убедился, что не ошибся: туман действительно полз вверх, и уже через минуту должен был накрыть и их.

– Возвращаемся, нечего тут торчать, – сказал лейтенант. Хреновая переговорная мембрана хоть и искажала голос, но не лишала его командного тона. – Пойдем быстрым шагом, больше чем на метр не расходиться.

Группа двинулась вниз с холма. Азат надеялся, что туман не догонит их, но не успел отряд добраться до деревни, как это произошло. В последний момент командир взял азимут и сейчас они шли по нему, потому что никаких ориентиров видно не было.

Да вообще ничего видно не было: уже через пару метров все скрывала проклятая зеленоватая завеса. Казалось, протяни руку, и не сможешь разглядеть собственных ладоней.

Им уже приходилось однажды двигаться в таких условиях, пробираясь через катакомбы и канализации, прорытые под Челнами, пока город был еще жив. Только вот тамошняя темнота оказалась гораздо привычнее людям, которые последние двадцать лет провели в тускло освещенных подземных переходах. Тем более что она прекрасно разгонялась лучами фонарей.

Здесь же карманные источники света не помогали, их лучи бессильно гасли, отражаясь от миллиардов капель воды, висевших в воздухе. И даже на слух ничего понять было нельзя, потому что единственными звуками был шорох пожухлой травы под ногами да тяжелое дыхание людей в противогазах. В тумане могло прятаться все что угодно, и как бы лейтенант ни спешил, пришлось сбавить ход.

Они перебрались через поваленный металлический забор, и вокруг замелькали покосившиеся ограды и практически невидимые под слоем упавших листьев памятники. Деревенские татарские и башкирские кладбища всегда больше напоминали что-то вроде парков – по древним обычаям эти народы сажали на могилах деревья.

Потом, конечно, перестали. То ли запретили, то ли мода на массивные обелиски из мрамора и гранита взяла верх. На городских кладбищах деревьев почти нет.

Но это было из старых. Под ногами шуршали опавшие листья, а вертеть головой приходилось еще более интенсивно, чем обычно. Могилы появлялись из тумана и исчезали в нем же. Деревья и кустарники за двадцать лет превратились в почти непролазные заросли, все тропинки покрылись слоем густой травы.

Это, конечно, было лучше, чем проваливаться по щиколотку в кашу из чернозема, но идти все равно приходилось предельно аккуратно.

На секунду Азату показалось, что он видит силуэт монстра где-то впереди, но пару шагов спустя стало ясно, что это всего лишь будка кладбищенского сторожа. Приземистое строение из красного кирпича не выдержало гнета времени: крыша кусками провалилась внутрь, фанерная дверь вросла в землю, окно оказалось разбито веткой.

Тот десяток шагов, что отряд шел мимо сторожки, башкир держал на прицеле дверной проем. Но никто на них не бросился, кладбище оказалось совершенно безжизненным, каким ему и полагалось быть.

Вновь прикинув направление, командир свернул направо. Отряд двигался вдоль ряда заборов и закрытых ворот, казавшегося бесконечным. Бойцы старались слиться с заграждением, чтобы не привлекать лишнего внимания, а перекрестки пересекали бегом, озираясь по сторонам и торопясь вновь прижаться к очередному укрытию, особенно когда что-то мелькало в тумане.

Это напомнило башкиру крыс. Иногда до Войны, когда он под утро шел в ларек за сигаретами или перекусом, то видел, как эти грязно-коричневые грызуны перебегали дорогу, спеша добраться до своих логовищ в подвалах. Наверное, торопились закончить свои звериные дела, которыми занимались по ночам, пока больших и страшных людей не было на улицах.

Как и любой деревенский житель, крыс и мышей Азат ненавидел и побаивался, предпочитая лично расставлять ловушки на них во всех помещениях перехода. Но вот топить пойманных грызунов ему и в голову не приходило, он избавлялся от них другим способом. Топором.

Где-то крыс ели – почему-то их мясо практически не аккумулировало радиацию, но башкир чувствовал приступ тошноты от одной только мысли об этом. Если крысятина и присутствовала в рационе его семьи, то исключительно в виде рубленых котлет. С этим он еще мог смириться.

Но за последнюю неделю ему уже успели объяснить, что крысы на поверхности не представляют никакой опасности. Это в канализациях они волнами прут вперед, сметая все на своем пути. Зато всегда был риск, бродя по развалинам, провалиться в какой-нибудь подвал, где устроили свое логово грызуны. Но это была верная смерть.

Заборы вокруг исчезли, а под ногами снова был разбитый в хлам асфальт. Биюрган остался позади, Калмию и отряд разделяло не больше четырех километров. Единственное, что продолжало напрягать бойцов – это туман, который никак не желал рассеиваться.