На перекрестках судеб

Сам Мотька из местных. Матвеев — в области фамилия известная. Дед у них генералом был. Отец до полковника дослужился. Братья Мотькины тоже при чинах. А этот еле школу окончил. То с наркошами его застукали, то с политическими. Словом, тянет парня в самое что ни на есть д… Уж как его жонка-то не держит, как не трясет — все одно — то в полицию попадет, то в прессу.

За душой — пузыри мыльные. Чистый дармоед. Только и знает — то в бордель, то в казино. И чего такая баба его при себе до сих пор держит — ума не приложу.

— Любит, — вздохнула Любаня, рассматривая в щель жалюзи рокового красавца Матвея. — Да и как такого не любить…

— Я ж говорю: халявщик. За семь лет даже ребенка не выстругал…

— Все равно приятно, чтобы такой просто рядом был. Так бы смотрела и смотрела. Да ладно! А что этот седой? Тоже хорош. Староват, правда…

— Скорей, ты для него старовата. Это наш известный режиссер, Родин Роберт Никитович, собственной, как говорят, персоной. Лет пятьдесят, но молодится до сорока с небольшим. Считает себя великим. Женится исключительно на примах.

— А это что еще за зверь?

— Темная ты, Любаня, девица! Прима — это не зверь, это самая лучшая в театре артистка. Вот наш мальчик их и коллекционирует. Однако сменяются те примы часто. Теперешний брак у Родина пятый. И, похоже, не последний.

— С чего ты взял? А может…

— Не может… Я между делом газетки-то местные просматриваю. И, судя по набору нынешних дебютанток, скоро теперешней приме конец. Ядреные девки. И шибко талантливые. Так критики пишут. Я только узелок на память завязываю. Мало ли что, люблю быть в курсе.

— И кому потом этот курс выкладываешь? Марусе, что ли? Или Джеку? Эрудит…

— О! И в твоей буйной головушке кой чего из школы осталось. Да и у меня среднее специальное за душой — родители не зря в город отправляли. Один из всей семьи образованный оказался. Даже говор у меня почти что городской — братьев до сих пор завидки берут. Кому, спрашиваешь? А хоть Марусе. Что мы не люди? Балакаем на досуге. Или вот тебе…

— И то, правда. Значит, любит, говоришь, режиссер артисток…

— Не только. Думаю, что самая главная любовь у него — это власть. И слава. Вернее, известность. Пьесы сам пишет. Обожает интервью давать. И отборы всякие производить. Кастинги теперь называются, слыхала?

— Не в лесу живем, — отмахнулась Любаня, присматриваясь к Родину.

— Ну и хорошо, что не в лесу. Хотя тут кругом километров на триста одни леса и есть. Так о чем это я? Ах да, о любви… Имеет Роберт Никитович от этих просмотров и деньги, и известность, и самих красавиц. Уж эти-то за ценой не постоят! Так и живет — день в газете, день в журнале, день на телевидении. Плюс главные роли в своих спектаклях. Играет, в общем…

— Как бы не заигрался, — процедила сквозь зубы Любаня, с некоторым сожалением отклоняя кандидатуру. — А рыжий этот? Вроде тоже ничего себе…

— Гулькин-то? Жид сопатый! Даром что Иван Иванович — всех купит и продаст. Только цену хорошую предложи!

— Какой же он еврей? Гулькин. Да еще Иван Иванович…

— Я не сказал: еврей. Я сказал: жид. Чувствуешь разницу? Да куда тебе! Жид — это не национальность, не большой нос и даже не пейсики. Это сущность человеческая. Понимаешь? Сущность! Наш Гулькин из любого дела пользу вынесет. И вступает в него лишь из-за пользы. Если есть, что урвать. А так — в упор не замечает. Раньше колхозом командовал. А потом в рыбнадзор перебрался. Простым инспектором! Прикинь?

— Во дурень! Из начальников в холуи! Не, мне такого не надо!

— И правильно, что не надо. Он ко всему нервенный очень. Хоть и скрывает старательно. А по поводу дурня… тут ты поспешила. Что такое колхоз в девяностые? Орава пьяниц и полнейший раздрай! Ни денег, ни перспектив. А ответственности… Да, можно кой-чего перехватить по мелочи. Но все равно в минусах останешься. Начальству дай, налоговикам дай, ментам, чтобы какой-никакой порядок обеспечивали, тоже дай…

А в рыбнадзоре мелкой рыбешке затеряться — и плевать не надо, схоронись за начальство и — всем привет! Зато деньги косяком прут. Только успевай отгребать! Иванова с поличным ухватил — выбирай: то ли премию от начальства получить, то ли откупные с браконьера взять, то ли натурой. И ведь со всех сторон выигрываешь!

Некоторые начинали с последнего. Но Гулькин знал, что делал. Выслуживался сначала, как мог. К концу второго сезона уже районным отделом руководил. А там уж и до области — рукой подать.

— А как же деньги?

— А что деньги? С ними как раз все складывалось отлично. И от начальства премия. И от подчиненных. Работа у них такая — делиться.

Короче, попал Гулькин в нужное течение. Местечко тепленькое — это тебе не по водам в любую погоду мотаться. Или под крепкий кулак подставляться. Или там под пулю шальную. Сиди себе в кресле, стриги купоны. Напоминай о себе, ежели позабыли. Да для начальства клев аккуратный организуй. В общем, лет за пять развернулся стратег. Два коттеджа, сыновья в Англии учатся. Дом там, поговаривают, им куплен. И себя не обижает. С новой женой каждый год по Мальдивам и Таиландам катается.