Признаюсь, многое поразило меня тогда. Ветхое жилище штабных офицеров дышало чистотой и какой-то непередаваемой праздничностью, даже уютом, хотя ни ковров, ни мягкой мебели, ни шелковых абажуров не было и в помине. И все же это была не та серая, запущенная хата, в которую совсем недавно въехали новые «жильцы». От свежевымытого пола, над которым хорошо потрудились чьи-то руки, шел едва уловимый запах сосны. Из сеней виднелась часть комнаты, которая после фронтовых землянок и блиндажей поражала глаз своим мирным и нарядным видом.
Первым, что бросилось в глаза, был серпантин. Представьте себе, настоящий серпантин, нависший над праздничным столом многоцветным ажурным шатром! Серпантин «выдумали» устроители вечера. У знакомых связисток было добыто несколько катушек телеграфной ленты. И вот эту ленту с помощью разноцветной туши не без труда превратили в серпантин.
Особенно потрудились наши хозяйки над сервировкой стола. По фронтовой традиции скатертью служила свежая простыня. С посудой дело обстояло неважно. И тем не менее всем показалось, что стол выглядел очень нарядно. Невесть где добытые граненые стаканы и стаканчики симметрично чередовались с эмалированными и алюминиевыми кружками. Право же, они тогда вполне заменили хрусталь. Закуски состояли из того, чем богата была наша столовая и чем помог Военторг.
Кстати, о Военторге. Я предвижу, что читатель, побывавший на фронте, улыбнется при упоминании о нем. Уж слишком его ругали во время войны. И чего только ни сочиняли о нем! А он, этот Военторг, невзирая ни на какие обиды, делал очень много, чтобы облегчить, а порой и украсить наши фронтовые будни. Нет, я категорически не поддерживаю тех, кто при всяком удобном случае ругал Военторг и чуть ли не в нем одном видел причины всех фронтовых бед!
Однако в тот вечер больше всего поразили меня преобразившиеся люди. Я никогда не видел их такими. Наши девушки были неузнаваемы. Из чемоданчиков или вещевых мешков они извлекли чудом сохранившиеся пестрые платья, тонкие чулки и изящные туфельки. Помню, все они тогда показались нам изумительно нарядными. Офицеры наши тоже не подкачали. Сапоги у всех были начищены, обмундирование тщательно отутюжено. Конечно, все безукоризненно побрились, глаза светились какой-то большой внутренней радостью.
Только из-за одного того, чтобы увидеть радость всех этих скромных тружеников войны, стоило устроить им этот небольшой праздник! Я тепло подумал о Надысеве, который так позаботился о своих подчиненных, и радовался, что праздничный вечер состоялся.
В этот вечер многие по-новому узнавали друг друга. С интересом оглядывая нарядную комнату, мы с Надысевым обменивались впечатлениями. Разговор наш прервался, когда мы услышали, как приятный и очень чистый баритон с большим чувством, не в полный голос, пел: «Когда я на почте служил ямщиком…» Это был майор А. М. Курбатов. Много позднее я узнал, что он не только способный офицер, но и прекрасный певец, рассказчик, художник. Да, он был одаренный человек. Много нового я узнал в тот вечер и о других офицерах, убедился, что в штабе есть разносторонние таланты.
Но вот нас пригласили к столу. Помимо стандартной казенной снеди появились и некоторые неожиданные лакомства: вяленая дыня и еще какие-то восточные сладости — дары тружеников Средней Азии.
Незадолго до праздника к нм приехала большая делегация Таджикской республики и привезла фронтовикам много подарков. Большая часть делегатов направилась в те дивизии, которые формировались в Таджикистане. Чуткие представители далекого тыла и нашему штабу прислали две коллективные посылки, которые тронули нас до глубины души. Родным теплом и заботой веяло от них!
В одной посылке оказались такие полезные предметы, как теплые перчатки, рукавицы и носки. Были в ней и носовые платки с вышивкой, сделанной явно неопытной детской рукой, и пачки махорки с курительной бумагой, и многое другое.
Вторая посылка была продовольственная. С этой посылкой произошел небольшой курьез. Майор А. Ф. Воронин распаковал ее и вдруг радостно провозгласил:
— Товарищи! Радуйтесь! Получено серьезное подкрепление. Теперь с «горючим» все будет в порядке!
Радость его была понятна. Самым узким местом этого вечера было именно «горючее». И вдруг такая неожиданность!
В посылочной коробке Воронин обнаружил маленькую бутылку портвейна и четыре запечатанные пол-литровые бутылки с желтой жидкостью коньячного вида. Воронин ликовал, извлекая бутылки, и с интересом рассматривал их на свет.
— Портвейн для дам, а сия живительная влага для мужичков. Позвольте, товарищи, мне дегустировать этот напиток, дабы знать, чем вас потчую!
С этими словами Воронин вскрыл одну из бутылок и при торжественном молчании присутствующих сделал большой глоток прямо из горлышка. И вдруг глаза его расширились, он закашлялся и стремглав выбежал в сени, утащив с собой бутылку. Сначала мы были в недоумении, но все объяснилось очень скоро. Через две-три минуты Воронин вернулся. Покачивая головой и как бы посмеиваясь над собой, он пробурчал: