На пол-листа.

В силу профессиональных “искривлений” сознания у меня есть некоторые особенности – ни на кого специально не гляжу, при этом всё важное вижу, чувствую. В Питере стоял необычно крепкий морозец под тридцатку, который заползал даже под мембраны и термуху, как диверсант. Отъезжаю с адреса в пригороде Питера и вдруг вижу картину – по перекрёстку мечется дядя, а у дяди во лбу бесновато сверкает диодный фонарик. Говорю себе: “То, что это городской сумасшедший, – к бабке не ходить. Ну и по закону подлости и «моего везения» он сейчас кинется ко мне и сладострастно наблюёт мне на капот, ибо так устроен твой мир». Дядя, как то бочком и на полусогнутых, бегал, бегал от машины к машине – и вдруг видит меня и, видимо, понимает: вот тот, кто мне нужен, бегу блевать, благо машина мытая. И семенит ко мне мелкой рысью на неуверенных ногах. Сокрушённо думаю: “Ну, посмотри, как удачно, а....” А у меня ещё красный горит как засахарился, а дядя уже скребётся в окошко одеревеневшими перчатками, виновато улыбаясь. Я ему жестами семафорю: “Вали отсюда, касатик, по четвергам не подаю”. Ну, он безропотно – прыг, и ко второй машине, и опять мимо, мимо… зябко трется к машинам, пугая их своим фонариком и внешней безнадёгой. Выезжаю на перекрёсток и боковым зрением вижу машину, которая мордой заехала в сугроб. Года восьмидесятого “Фольксваген-Гольф”, Крепко червивый, до уровня «побит дробью», торчит дряблой задницей из снега. Как-то на автомате еду дальше 100 метров, 200-ти и вдруг жёстко, до рези в глазах, понимаю, что этот маленький человечек, лет шестидесяти, – в неразрешимой беде (а у него транзитные номера). Наверное, у него закончился бензин, у него прокололось колесо, у него двигатель заглох. И сейчас он мечется, мечется, мечется…, залезет в машинку (а уже поздно, смеркается), и замёрзнет на питерском инфернальном морозе, минут за сорок. А я, - брезгливо проехавший мимо парень, только что был весь из себя Православный … Только что Господь мне послал, самый важный экзамен моей жизни, а я его бездарно просрал! Губу оттопырил – и как с тем мытарем, Любви в сердце не хватило… Степень ужаса, который испытал не описать… Меня парализовало омерзительное отвращение к себе. Через две сплошные, на посту ГАИ, перед одеревеневшими от моей наглости ментами, разворачиваюсь и мчу назад. Если бы они остановили, бросил бы машину и побежал бегом к нему! Потому что понимал, вся моя жизнь сейчас теряет всякий смысл, если уже не потеряла. Мчу и перебираю решения: ему нужно дать деньги или нужно, я не знаю, что – вызвать эвакуатор, его нужно хватать и куда-то селить, ему нужно привязать верёвкой это корыто и тащить куда-то, куда-то… То есть надо что-то делать, потому что, если я этого не сделаю, вся моя жизнь –оказалась бессмысленна. Потому что всю свою жизнь я шёл к этому поступку, и я его не совершил. Тот экзамен, который я должен на этой планете выдержать, я его завалил немилосердно, в ноль. Домчался до сугроба, а он уехал... Его там нет. Он просто дорогу искал. Он не местный, у него номера были, транзитные… Я такую малость не дал человеку. Не хватило беспощадности к себе, потому что я, - ничтожество, испугался, что он мне козявочкой замерзшей, крыло поцарапает… Господи дай мне сил не оступится так ещё раз, не потяну такого позора дважды!

Три притчи, чтобы уверовать

№1

Старец возвращался от умирающего прихожанина, который хотел исповедаться и причастится перед смертью. Жил он не близко, где то на границе Центрального Парка и Гарлема, время было позднее. Отец сидел в пустом вагоне метро с серебряным иерейским Крестом поверх монашеской рясы, держа на коленях ящик для походного Причастия. Входит парень, который не оставлял сомнений в том, чем и где он промышляет, удивленно смотрит на Православного Монаха и спрашивает:

- Ты чего так вырядился старик, Ты кто?

- Монах…

- А в ящике что?

- Тоже что и в твоей голове – пусто…

- А почему так дерзко отвечаешь?

- А чего мне опасаться, я стар, болен и служу Богу, по Воле Его и будет мне.

- Ты веришь в Бога? И веришь что Он живет в твоём Храме?

- Конечно верю

- Ты лжёшь старик, потому что если бы твой Бог был в твоём Храме, ТЫ БЫ НИКОГДА ОТ ТУДА НЕ ВЫХОДИЛ, ПОТОМУ ЧТО ВСЁ, ЧТО ТЕБЕ БЫЛО БЫ НУЖНО, БЫЛО БЫ УЖЕ ТАМ…

Старец пристально всмотрелся в лицо бандита и вдруг по его пергаментному лицу больного раком старика, потекли слёзы.

- Это лучшая проповедь, из всех которые я слышал, Слава Тебе Боже, что явил мне Истину.

№2

Шла встреча в Новодевичьем Монастыре на Московском проспекте Питера. Больной и ещё более постаревший Схиархимандрит говорил с верующими уже четвертый час, стоя, как осколок чёрной скалы. Братия задавала вопросы, часто наивные и странные. Встает тётка с острым личиком бытовой скандалистки:

- А вот Вы мне объясните, я вот и Причащаюсь и молюсь, а вот выхожу на улицу и чо?...

Все, кто это услышал, недоуменно усомнились, что это было сказано по- Русски, кто заулыбался, кто недоуменно уставился на Старца, говорящего только по-английски. А он не смутившись отвечал: