На пороге

– Вы можете не знать напрямую, – отрезала Ингрид, – но вы могли участвовать косвенно, даже не подозревая, что замешаны в тягчайшем преступлении! Потому советую отвечать без утайки, точно, подробно и ничего не скрывая.

Моника произнесла недружелюбно:

– А мне скрывать нечего.

– Точно?

– Ни в чем противозаконном не участвую, ни в чем не замешана!

– Хорошо, – произнесла Ингрид загробным голосом, – первый вопрос, с какой целью вы остались в тот день, когда была совершена кража, на службе уже после рабочего дня?

Моника вздрогнула, ответила быстро и почти инстинктивно:

– Я не оставалась!..

Ингрид сказала безжалостно:

– Думаете, если отключили все видеокамеры на этаже, то это спасет? Напротив, я повешу на вас и пару трупов. А то и больше. Или еще что-нить найду. У нас есть хар-р-рошие висяки. От пожизненного до каторжных работ на урановых рудниках светит. Представляете, урановые рудники в самом деле существуют.

– Но я не…

Ингрид прервала, повысив голос:

– Камера на противоположной стороне улицы захватывает и выход из вашего центра!

Моника проговорила слабо:

– И… что?

– Все ваши работники вышли, кроме вас!..

Моника побледнела, мне стало жалко, как они все сразу становятся жалобными, когда с них слетает бравада, вот и сейчас просто перепуганная женщина, а женщин инстинкт велит защищать.

– Не вышел еще и Медведев, – сказал я с великодушием человека к слабой женщине, пусть она и вся в татуировках, как зэк с солидным стажем. – Продолжать?

Ингрид сказала с сарказмом:

– Мы его сейчас вызовем и допросим в отдельной комнате. Скажем, что вы во всем сознались.

– Даже бить его не будем, – сообщил я. – Хотя, конечно, если начнет запираться… Знаете ли, дружба дружбой, но бигмаки врозь. Особенно такие, как делают здесь.

Моника, бледная настолько, что даже вызывающие татуировки поблекли, стали мелкими и жалкими, вскрикнула тонким голосом:

– Не нужно!..

– Почему?

– Я все скажу. Только его не вызывайте!. И вообще ничего ему не говорите…

Ингрид сказала без всякой жалости:

– Это будет зависеть от вашей откровенности, понятно. Нас не ваши отношения интересуют, а уголовная составляющая.

– Какая уголовная?

– Если она не присутствует, – пояснила Ингрид, – то никто ни о чем не узнает. Ваши отношения – ваше личное дело. Но если…

Моника сказала быстро-быстро:

– Нет-нет, я все скажу! Да-да, все.

– Так говорите.

Она сказала потерянным голосом:

– Мы с ним в самом деле встречались несколько раз после работы прямо в отделе.

– Жена в самом деле ревнива? – спросила Ингрид с недоверием.

Моника помотала головой.

– Нет, ей все равно.

– Тогда почему?

Она ответила жалким голосом:

– Ему хотелось чего-то необычного! Мужчины все такие, рутинный секс приедается быстро… Думаете, зачем я вся в татуировках? Тоже старалась разнообразить, заинтересовать, хотя это больно и противно…

Ингрид поморщилась.

– Верю. На мой взгляд, в мире нет мужчин, ради которых стоит вообще пошевелить даже пальцем, а не то чтобы делать тату… Дальше!

– В общем, – сказала Моника упавшим голосом, – он представлял, что мы встречаемся тайком от его жены и моего ревнивого мужа…

– Вы замужем? – прервала Ингрид.

Моника снова помотала головой.

– Нет, и никогда не была. Наши тайные встречи были для игры, вроде бы рискуем, таимся, нарушаем законы и приличия… Ему хотелось быть тайным нарушителем, то ли пиратом, то ли корсаром… Меня представлял флибустьершей!

Ингрид посмотрела на меня озадаченно. Я подумал, сказал ей с некоторым колебанием:

– Он вообще-то человек… экстравагантный. Скучное ему в самом деле скучно. Если риска в нашей работе нет, то он хотя бы его воображает… Это да, можно поверить, а вот ей нужно…

Ингрид прервала:

– Арестуем его и допросим.

Моника вскрикнула, как раненая птица:

– Нет! Не надо. Я докажу, что он был со мной.

– Как? – спросила Ингрид в лоб.

Моника замялась, посмотрела на меня пугливо, почти прошептала:

– Дело в том, что у нас все шло к окончанию… Я это чувствовала, страшилась, но что может слабая женщина? Потому решила сделать запись на память… И сама установила камеру. Там автоматически выставляется время, вы можете убедиться, что он все время был со мной!

Ингрид кивнула, поинтересовалась:

– С какой целью записывали? Для шантажа?

Моника вздрогнула.

– Как вы можете?.. Это единственный мужчина, которого люблю… я готова оберегать его ценой жизни!.. Он никогда бы не узнал про эту запись, а я бы до старости берегла воспоминания.

Я с удивлением заметил, что Ингрид вроде бы даже неловко от таких откровений, явно больше привыкла догонять, сбивать с ног и вязать, а если что не так – стрелять быстро и точно.

– Хорошо, – сказала она, – давайте эту запись. Обещаю, о ней никто не узнает.

Через несколько секунд Моника протянула ей крохотную флешку.

– Это здесь.

– Хорошо, – ответила Ингрид и добавила милостиво: – Надеюсь, больше не потревожим. Владимир, оставим ее наедине со своими… проблемами.

В коридоре я сказал с удивлением:

– Ты даже расчувствовалась. Кто бы подумал!

– Когда собачка прищемит лапку, – ответила она, – кто не сочувствует? Сейчас то же самое… Как говоришь, Медведев? Это тот, толстый и с бутербродом?