На пороге

– Да ну тебя! – бросил ложку на стол Прокопий. – С чего ты взял?

– Говорят, сегодня к князю Ивану татарские посланники приезжают от самого ордынского хана. Говорят, сторожа с южной вежи князя утром предупредили.

– Тьфу ты, ну а причём тут война, коли это посланники?

– А притом, что тверичи брата хана – Щелкана-то – сожгли.

– Ну…

– Ну, а наш-то князь давно с тверскими князьями недружен…

– Да неужто… Думаешь?

– Ну князь-то обиды прежней не терпит… Да и земля тверская ему пригляделась… Жаден он до земель и денег-то… Калита[1], одним словом…

Рыжебородый замахал на него руками:

– Замолчи-замолчи! Ты разума лишился, что ли, речи такие воровские вести!? Сам знаешь, тайная стража княжеская… – Он тяжело приподнялся за столом, отодвигая лавку, и, шагнув к слюдяному оконцу, поглядел на улицу. Затем, видимо, успокоившись, погладил бороду и вернулся на место:

– Да и нам-то что? Нам лепше только! Будем вместо тверских купцов торговать…

– Да знаю я, – насупился высокий, – да не по чести´ это, поганым против русских земель помогать…

– Да умолкни ты, Василий! – вновь заволновался Прокопий, оглядываясь.

– Вот я что и говорю, – упрямо продолжал Василий, – разве деды наши так робели, правду сказать? И поганым смело меч показывали, и перед князем без страха слово держали…

– Кто-то здесь есть!.. – прервал его рыжебородый, поднимаясь с лавки и расширенными глазами глядя прямо на…

До этого мгновения Березин не осознавал себя частью действа. Он воспринимал происходящее как сон, в котором он не был действующим лицом. Внезапно он ощутил своё присутствие в доме, и волосы зашевелились у него на голове, когда Прокопий впился в него взглядом.

От сильного удара снаружи дверь слетела с петель, брызнули щепки. Внутрь ввалилась людская масса, блеснул металл. Высокого Василия сразу смело напором, и он оказался внизу, подмятый этой безликой массой под себя. Рыжебородый Прокопий оцепенел, не двигаясь с места, но сидел в растерянности, только беззвучно шевеля открытым ртом.

– Что ж вы делаете, ироды? – послышался стон Василия, которому уже успели плотно скрутить руки.

Людская масса разделилась на четыре плотных тела в серых кафтанах. Один из кафтанов пнул Василия, прежде чем ответить:

– Не нравится, паскуда? А князя хулить нравится? Донос на тебя добрый человек написал. А ты животом за своё воровство ответишь!

– К-куда вы его?.. – встрепенулся Прокопий. – Так же нельзя, люди добрые, помилуйте, Ва-василий же купеческого сословия, известного рода. Тут люди купеческого же сословия судить только способны или горожане…

– Молчать! – рявкнул кафтан так, что приподнявшийся было за столом Прокопий шмякнулся обратно на лавку. – Али[2] туда же захотел? Раньше вам вольница была, а теперь князева воля на всё. – И обернувшись к своим: – Повели!

С кряхтением и ненужными пинками Василия выволокли на двор. Прокопий, причитая и заламывая руки, выскочил следом.

Березин очнулся. Он не ставил под сомнение рациональность происходящего, как человек, пребывающий в полной уверенности, что он спит, и потому просто делал то, что ему приходило в голову. Подождав несколько секунд, пока голоса отдалятся, он выбежал из дома.

Улица была полна движения. Несомый людским потоком, профессор только успевал замечать фрагменты: деревянные избы и терема, простые и расшитые рубахи, миловидные лица женщин, обёрнутые в платки. Рядом проехала телега, плеснув на прохожих грязью из не просохшей после недавнего дождя лужи.

На Березина никто не обращал внимания, словно он вообще не существовал. Если он оказывался у кого-нибудь на пути, люди обходили его, как обходят столб или сидящую собаку. Невольно профессор улавливал обрывки разговоров. Всё так же лишённый способности удивляться, он отметил, что как там, в помещении, так и здесь общение происходило на древнерусском.

– Ну я что, я и говорю-то приказчику, – говорил, отчётливо цокая[3], рябой высокий мужчина своему более старшему спутнику, смирного вида человеку в выцветшей красной рубахе, – с долгом-то как за коня? А приказчик говорит: «Я не ведаю и не решаю, иди к боярину конюшему». Ладно, иду к боярину конюшему. Конюший говорит: «Пока приказу от посадника не будет, я ничего не решаю». Иду через город на двор к посаднику. А мне там говорят: «Посадник сам дела с куплей на княжеский двор не решает, иди туда». Ну как так, а? И ведь пугаются все, без начальства слова не скажут. Ну что за дела пошли нынче?..

Людской поток вынес Березина на широкую площадь, на которой сходились несколько улиц. Поодаль высились терема – очевидно, княжеского двора. По сторонам площадь была отгорожена тынами частных дворов.

На помосте в середине площади что-то затевалось. Толпа, сходившаяся со всех сторон, придвинула Березина почти вплотную к помосту, а рост позволял профессору хорошо видеть поверх голов.

На помост вывели человека со связанными руками, и к аромату еловых досок примешался запах запущенного, давно не мытого человеческого тела. Клочья тёмно-русых волос его висели сосульками, в косматой бороде с левой стороны не хватало солидного клока.