Читаем На последней странице полностью

А пока пусть меня осыпают ругательствами и наставляют синяки. Наплевать! И мне плевать, что сведения обо мне есть в картотеках всех полицейских комиссариатов и всех больниц. Кстати, в последней больнице, куда меня привели, — она называется Сент-Ан, — я, наконец, встретил людей, которые согласились выслушать меня, следили за моими рассуждениями, проверяли мои вычисления… Ведь мои вычисления неопровержимы, а?


Перевела с французского Надежда Нолле

Джеймс Тербер

Интервью с леммингом

Усталый ученый, пешком путешествующий по горам Северной Европы, тяжело бросил рюкзак и собирался сесть на камень.

— Поосторожней, приятель, — произнес голос.

— Простите, — пробормотал ученый, с интересом отмечая, что к нему обратился лемминг. — Должен признаться, — добавил ученый, садясь рядом, — что меня несколько удивляет ваша способность разговаривать.

— Вы, люди, — сказал лемминг, — всегда поражаетесь, когда другие животные могут то же, что и вы. В то же время животные могут многое из того, что вам недоступно. Ведь даже для того, чтобы застрекотать, подобно последнему сверчку, вам нужны жилы быка или лошадиный волос.

— Да, мы животные несамостоятельные, — признал ученый.

— Вы удивительные животные, — сказал лемминг.

— Мы, в свою очередь, всегда считали вас весьма удивительными. Буквально таинственными.

— Ну уж если мы занялись определениями на букву «т», — резко заявил лемминг, — то позволь мне приложить несколько к твоему виду — тупые, тщеславные, трусливые…

— Вы находите наше поведение малопонятным?

— Воистину да. Вы убиваете, мучаете, морите голодом и унижаете себе подобных. Вы уничтожаете природу, губите животных, заливаете землю бетоном, вы…

— Эй, — прервал ученый, — так ты всю ночь можешь перечислять наши грехи и ошибки.

— Всю ночь и весь день до четырех часов, — поправил лемминг. — Всю свою жизнь я посвятил изучению высших животных и знаю почти все, что стоит знать о вас.

— Так, значит, ты изучаешь мой вид, — начал ученый.

— Я знаю, что вы глупые, гадкие, грубые, — сказал лемминг, — хитрые, хищные, хвастливые, коварные, кровожадные…

— Постой, отдохни, — перебил ученый. — Да будет тебе известно, что я долгие годы изучаю жизнь леммингов. И мне ясно все, кроме одного.

— Чего именно?

— Не могу понять, — признался ученый, — почему вы, лемминги, вдруг срываетесь с места и топитесь в море.

— Забавно, — сказал лемминг. — А мне как раз не ясно, почему вы, люди, этого не делаете.


Перевел с английского В. Баканов

В. Рыбин

Счастье

Создал я себе «электронного оракула» и спросил его:

— Где мне найти свое счастье? Электронный помощник молчал. Капала вода на кухне, словно считала секунды. Было тихо и скучно. Хоть бы кто позвонил. Или сосед постучался. Или, еще лучше — одинокая соседка, что жила напротив, Татьяна Васильевна. Она часто приходит с просьбой что-нибудь починить.

Вообще мне страшно не повезло в жизни. В книжках — о ком только не читал! О Джульетте, например. Была, говорят, такая, раз увидела — и кончено. А на меня сколькие глядели, и хоть бы одна захворала…

— Говори, где мне искать свое счастье? Сколько можно просить?

Тишина давила многозвучием панельного дома. Ветер шумел в вентиляционном колодце.

— Имей совесть!..

— Ладно, — сказала машина. — Иди и встретишь.

— Куда?

— Иди и встретишь.

— Вот заладила, — разозлился я. Стукнул ее по матово поблескивающему боку. — Говори, где мое счастье?

— Иди и встретишь…

И тут меня осенило. Счастье — это ведь абстрактное понятие, потому машина и не дает вразумительного ответа. Но она — мудрейшая прорицательница, — вероятно, предвидит, абстрактные возможности абстрактных понятий. Вероятно, она знает, что если я сейчас выйду из дома, то найду то, что ищу.

Что я ищу? А что может искать холостяк, которому осточертело одиночество? Не алмазы же в каменных пещерах и не шумное бремя славы. Холостяк ищет тишины и уединения. Только чтобы это уединение не было одиноким.

И я пошел. Был вечер. Луна светила вовсю, высекала искры из тротуара. Я остановился и загадал: которая первая пройдет, та и моя.

Но первая прошла не одна, а под руку с таким здоровым парнем, что я сразу решил ждать вторую.

Второй оказалась старуха с собачкой. Я уж совсем было отчаялся, но тут увидел Ее. Она не шла — плыла над тротуаром, словно невесомая, не ступала — цокала каблучками. И главное — глядела на меня.

— Здравствуйте!

Она почему-то удивленно пожала плечами.

— А я вас жду.

— Меня?..

— Машина сказала, что вы — мое счастье.

— Она ошиблась, — усмехнулась девушка.

— Машины никогда не ошибаются…

Я шел за ней следом и молол обычную в таких случаях чепуху — о кибернетике, о телепатии, а больше о погоде.

На остановке автобуса стояла соседка Татьяна Васильевна с тяжелыми авоськами в руках.

— Вы мне не поможете? — попросила она.

Но мое счастье шагало мимо.

— Извините, мне некогда, — сказал я и помчался догонять свою судьбу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сборники прозы, напечатанной в журнале «Вокруг света»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза