На поводу у сердца

Во загнул, да? Но подобный несвойственный мне лирический поток мыслей в последнее время частенько находит на меня, и, честно говоря, я сам конкретно от этого хренею. Но ничего не могу с собой поделать.

Николина — особенная девушка. И дело не только в её сильном характере или в невинно-соблазнительной красоте, которую она ни с того ни с сего решила раскрыть всему миру, и даже не в том, что лишь она одна способна скрывать от меня свои эмоции, оставаясь для меня непостижимой загадкой, а потому что есть в ней некий притягательный шарм, который можно заметить далеко не сразу (как это произошло со мной), но если всё же получилось это сделать, его влияние на тебя уже будет не по силам остановить.

Он будто добирается до самых истоков твоего существования, а затем прочно прорастает там своими корнями и внутривенно запускает процесс необратимых изменений, после которых стать прежним уже не удастся. И я заведомо готов назвать круглым глупцом того, кто попытается бороться с этим. Бессмысленное дело. Безнадёжное. И это рано или поздно, так или иначе, поймёт каждый, кто хоть когда-нибудь полюбит Николь.

Она меняет тебя — и с этим лучше просто сразу же смириться и подчиниться ей, что я всецело и делаю с первых же секунд, как понял, что люблю эту девушку всей душой и сердцем.

— Я искренне рада, что ты наконец это понял, — теплый голос Лары пробегает мурашками по коже от сказанных ею слов. Я, что ли, свои мысли вслух сказал и не заметил этого? Не может быть такого!

— Понял что? — поворачиваю к ней голову, все еще надеясь, что она имеет в виду нечто иное, но её мягкая, грустная улыбка заверяет об обратном.

— Не прикидывайся, Остин. Только не со мной. Я всегда это чувствовала и сейчас вижу, как ты на неё смотришь, — подмечает она, давая понять, что мне даже говорить ничего не надо — на лице и так всё крупным шрифтом написано.

— Чувствовала что? — но я все равно прикидываюсь дураком, нервно проводя рукой по отросшим прядям.

— Что ты любишь её, — уверенно отвечает она и, переходя на шепот, добавляет: — Не как сестру. — И смотрит на меня в упор так, что я мгновенно отбрасываю в сторону любые попытки отнекиваться и горько усмехаюсь.

— И как же ты могла это знать, если я сам это понял лишь недавно?

А теперь усмехается она, слегка покачивая головой, будто я только что сморозил какую-то глупость.

— Ты в самом деле смешной, Остин, если правда думаешь, что твоя любовь к ней появилась лишь недавно, — её заявление заставляет меня нахмуриться. — Я вообще поражаюсь, как ты — человек, что обычно видит всё до мельчайших деталей, умудрился так долго не замечать очевидных вещей? Ты мог сутками творить чудеса в своих компьютерных системах, но за столько лет вашей дружбы не смог адекватно проанализировать свои поступки и чувства к ней, чтобы понять — твоя любовь к ней уже давным-давно вышла за пределы братской.

— О чём ты? Про «давным-давно» ты явно преувеличиваешь, Лара, — отмечаю, прекрасно зная, как она это любит. — Пока мы были с тобой вместе, у меня даже мыслей об этом не зарождалось, ты и сама это знаешь. Поэтому не совсем понимаю, почему ты вообще говоришь подобное.

— Я говорю лишь то, что всегда замечала в вас двоих, но просто, как и любая другая влюбленная девушка, отчаянно пыталась убедить себя, что все мне это только кажется. Но мне не казалось. Теперь я точно это вижу и осознаю. Ты всегда слишком сильно переживал за неё, заботился и оберегал от всего света. Ты мог по полдня не отвечать на мои звонки или сообщения, но каждый раз, стоило только Николине позвонить, ты отбрасывал все свои дела и отвечал ей, даже если этими делами была я. Ты неоднократно забывал о наших встречах, заставляя меня подолгу стоять и ждать тебя в разных местах города, в то время как о встрече с Николиной ты никогда не забывал, да и вообще был готов сорваться к ней незамедлительно и в любое время суток. Чего стоит один лишь твой порыв сразу после боя помчаться в клуб. Ты был весь избитый, уставший, едва стоял на ногах, но стоило мне сказать, что Николина пошла разбираться с Марком, ты мгновенно ожил и полетел её спасать. Да и я не могу не добавить ко всему этому ещё и то, что лишь с ней ты всегда смеялся так громко и раскатисто, как никогда не смеялся со мной. Так же как и довести тебя до крайней точки кипения, когда ты был способен кулаком пробивать стены, тоже могла лишь она одна. А такие мощные чувства вряд ли способна вызвать просто сестра, не думаешь? — сдавленно спрашивает она, из последних сил пытаясь вновь не расплакаться, а я даже должного чувства вины испытать не могу из-за кипящего во мне пиз*еца чужой скорби.

— Лар… Я не хотел тебя так обижать… Я даже не замечал этого. Прости. Черт! — тихо ругаюсь, сжимая зубы до скрежета. — Я точно отморозок, раз позволял себе так поступать с тобой.

— Нет, нет, Остин, я не держу на тебя обиды и ни в коем случае ни в чём не упрекаю.

— А должна.