На пути пилигримов, или как влипли мы в историю когда-то

— Так что, тебя мы поздравляем, Фимка. С тебя, как говорится, магарыч! Пачку «Казбека» покупаешь.

— Почему это с меня?

— А потому!.. «Хозяин» вашу нацию собрался в «спецпоезда» затолкать, ну, и — в Сибирь, в лагеря, поближе к вашему Биробиджану!..

— Чего глазами хлопаешь?

— А почему только сейчас мне говорите?

— Потому, что мы бы тебя спрятали. В подвале трехэтажки, под Рашидом…

— Там есть подвал?

— Там прятали армян в пятом году.

Неужели «Чопур-Ёська» сделал бы это? Фима припомнил, — да, какую-то тревожность дома он улавливал.

Поэтому, наверное, и объявила тетя, будто какой-то треп по городу гуляет. «Ты пока в школу не ходи». Чему потенциальный второгодник, конечно, и обрадовался сразу же.

— Ну, ладно, чего стоим?

— Пошли позырим, что, где в городе творится.

Ну, и пошли.

Ходили «Мы» тогда легко и много. Уж не поэтому ли возраст тот и называется — «переходный»? На улице «Торговой», наш «Бродвей», где мы любили пошататься вечерами, было пусто, и никаких примет великого события не наблюдалось.

Невольно взгляды на наши привлекло окно, заложенное камнем в цвет стены. По коллективной памяти многонациональной нефтяной столицы улица эта повидала многое, даже стрелков шотландских в клетчатых кильтах до колен во время краткой оккупации. А потом здесь побывали и турецкие солдаты в своих национальных фесках с кисточкой. Вот, может, именно тогда и залетела «шальная пуля» в то окно и угодила прямо в молодого армянина. А. вот была «шальной» ли эта пуля? Ведь, вроде бы, тогда и началась очередная в нашем городе «армянская резня».

Конечно, всех армян не перерезали, как и жидов. Сколько погромов было в Киеве, Одессе, а все равно не все уехали в Израиль.

Около оперного театра, — подарок городу от нефтяных миллионщиков, — толпа с Торговой влилась в другую, тоже плотную колону. А та уж потащила к набережной, к морю…

— Ближе друг к другу наглее держаться надо, а то растащат. Потеряемся!

— А мы куда?..

— К Дому Правительства, наверное.

Раньше после приморского бульвара по берегу стоял досчатый старенький «Морвокзал», а дальше — свалка по неухоженному берегу. Горы отбросов привлекали чаек. Они кружились, хрипло переругивались из-за добычи. Если им крикнуть что-нибудь, к примеру, ну — «Акоп — дурак!», они послушно разражались хриплым хохотом. Позже началось там строительство чего-то грандиозного, оказалось типичный «долгострой». «Народ советский» это, не интересовало — своих забот хватало. Туда водили вечерами смелых девочек, днем забегали справить «малую нужду».

А в тот Великий, без кавычек, день, как и во многие другие дни, помнится, дул свирепый «норд», гудками изредка перекликались корабли на рейде. Была, или казалось, что была в этих гудках какая-то передотьездная тревога. Оно, конечно, да, «Усатый» был жесток, но все же ведь не всех он в лагеря загнал. Хлебные карточки он отменил после войны. Лопай «черняшку» сколько влезет. И даже появился белый хлеб потом. Те, кто помладше, так и отроду такого хлеба не видали! Ну, да, при нем тяжелый был порядок, но ведь порядок — был. А вот, что дальше будет неизвестно. И даже шпановские читатели Шпанова тоже поддались общему настроению толпы.

К тому же ведь не надо забывать, что это пусть для киевлян, и ашхабадцев он был лишь только ВОЖДЬ, который там, в кремле сидит на башнями с рубиновымим звездами, великий, недоступный, страшнее Бога. А в нашем городе еще вполне старики! что Еську Чёпура помнили отлично. И кое-кто из них вполне мог рассказать, как он однажды застал на явочной квартире, возле Кёмюр-мейдана, Вождя всея Руси и прилегавших территорий «пияным, как урус амбал»! И это ведь вполне возможно, ибо какой грузин чужд винопитию? Кстати, и место около базара не придумано. Рядом, примерно в двух кварталах печатали подпольно «ИСКРУ», из которой в пятом году и «возгорелось пламя» той самой, первой нашей революции, если попытку «декабристов» не считать.

А типографию подпольщики назвали почему-то — «Нина». Экскурсоводши + уголь. русский грузчик не могли на сей вопрос ответить внятно и говорили попросту: «Для конспирации». Зато в нашем дворе все пожилые кумушки вполне могли с этим справиться, указав пальцем на окно квартиры, где жили две дебелых старых девы. Одну из них Августой звали, а вот другая — «Нишка», то есть — Нина. На первый сэйдер она обычно посещала синагогу. Ни партбилет, ни звание «подпольщицы» ей не мешали в этом. Еще, зайдя «на чай» к соседям со второго этажа, она слегка понизив голос, она хвалила молодого Иоську, «как мужчину». А лопоухий внук этой соседки якобы в это время уже спал, однако же, насторожив свои «локаторы», все слышал.

Не удивительно ли, что вот такое лезет в голову, когда толпа властно несет куда-то, и не вырвешься!? И страшно, как ребенку в темноте!

— Акоп! Акоп!.. Рашид!

— Я здесь. Мы здесь. Греби поближе.