На пути в Итаку

Выехали мы на четырех машинах. На двух — русские, на двух, естественно, немцы. И вот как раз у немцев в каждой машине оказалось по потенциальному водителю. То есть двое с правами. Отец и сын. Остальные — фрау средних и выше лет — на руль не претендовали. Отец был типичный, насколько я понимаю, немецкий папа: высокий, сухощавый, волосы бобриком, очочки, узкие губы. Сын имел еще более арийскую внешность — долговязый, худой, беловолосый (тоже стриженый), нос прямой, конопушечки на лице и уши в стороны торчат, только вот кадык на длинной шее немного портил внешность. Лет двадцати, не больше. Поэтому, наверно, он здесь с папой. Мамы, если учесть последовавшее далее, слава богу, не было. Возможно, в Кемере осталась, предоставив мужские забавы мужчинам.

Мальчик сидел отдельно от папы, в другой машине, и косил глазом в нашу сторону, стараясь, как ему казалось, делать это незаметно. Но екатеринбургские барышни сосредоточились на нашем джигите — ручки клали ему сзади на плечи, по плечам и спине хлопали, когда наша машина вдруг начинала вилять, проваливаться и взлетать на полудекоративных колдобинках.

После очередной остановки — для фотографирования величественной панорамы гор и ущелья под нами, — когда мы начали снова рассаживаться в свои джипы, мальчик вдруг оказался за рулем. Тут же подошел его папа, сказать что-то типа: сынок, ты хорошо подумал? Но дело в том, что машина, в руль которой уже вцепился мальчик, стояла бок о бок с нашей, а девицы в этот момент, отклячив попки, втирали себе в спину крем от загара, так что думать о чем-либо мальчик уже просто не имел возможности. Он яростно дернул головой: отвали, батя, не позорь. И на что-то такое в машине нажал. (Поскольку сам я не вожу и техническую сторону произошедшего прояснить не в состоянии, то буду описывать как дилетант-потребитель.) Машина с немцами зарокотала, дернулась, остановилась, потом снова взревела и рванулась, точнее, прыгнула вперед. Сидевший рядом с мальчиком турок-шофер что-то выкрикнул и потянулся руками к рычагам, но было поздно, — странно вильнув, джип тут же задрал нос, перескочил кюветик, подпрыгнул удивленно и, оказавшись на откосе, забуксовал и медленно, боком, начал сползать по откосу. Немки за спиной водителя-лихача взвизгнули. Одна из них метнулась из машины — на волю, к жизни, — но, зацепившись в полете ногой за борт машины, рухнула на щебенку возле колеса машины, тут же заглохшей и замершей от испуга. Турок-водитель, лежащий боком на мальчике, уже держал рычаги.

Настала тишина. К машине и лежащей женщине бежали немцы. Мальчик выпрастывал свои несуразно длинные ноги наружу, потом как-то неуверенно спрыгнул, сделал несколько шагов и остановился спиной ко всем нам. Женщину поднимали, у нее оказалась разодранной коленка, но все остальное, судя по темпераменту, с которым заклокотала в ее горле немецкая, и сильная, надо полагать, речь, — осталось цело. К сыну решительной походкой двинулся папа — для вразумления. И тут в скорбной тишине грохнули за моей спиной екатеринбургские барышни: «Не… Лю… Лю… дка… ты… ы… видала?..» — они икали от смеха, колотясь головами о наши с Муссой спины. «Герлз хэв грейт шок», — попытался я оправдать их под возмущенными взглядами немцев.

Несчастный джип, ведомый турком, чуть съехал вниз по откосу и начал делать плавный разворот, набирая скорость и нацеливаясь на дорогу. Ситуация разряжалась на глазах.

— Вы что, девки?! Стыда у вас нет, — развернулся я к ним. — Это ж мальчик перед вами хотел покрасоваться.

— А то мы слепые, да? Не, а чо, покрасовался. Классно.

Папа все еще что-то выговаривал сыну, красные уши которого уже просто дымились.

— Девочки, ну нехорошо так. Он молоденький. Пылкий. Глаз на вас положил. Разве ж так можно, — увещевал я красоток. — Где же ваша всемирная отзывчивость?

И вот что-то произошло. У девушек изменились лица.

— Это вы о чем?! — в голосе у Люды зазвучал металл.

— Да не я это. Не я! Это Достоевский, писатель наш великий сказал. Ему удалось обнаружить в русских всемирную отзывчивость.

— Он что, и в этом понимал? — хмыкнула Катя.

Похоже, лажанулся я с классиком. Не учел некоторых особенностей аудитории.

— Ну, девушки, вы уж извините, если что не так.

— Да ла-а-дно. Все вы… — договаривать Люда не стала.