На пути в Халеб

«Мы живем в мире противоположностей: вера противится знанию, добродетель — наслаждению, культура чувств — их стихийному порыву, мысль — женственности, искусство — мысли… Всю жизнь мы стоим перед выбором — то или это. Нелегкая участь! Долгая растянутая драма. Действительно драма, потому что предпочесть одно другому означает признать и то, и другое благом, бесспорной ценностью. И хотя выбирается то, что кажется лучшим, в наших чаяниях возникает пустота, которую и должно было заполнить отвергнутое… Жизнь тогда обретает цену, когда не обделена ничем»^[14].

Сие мудрое суждение испанского философа Цалка мог был вложить в уста своего Самаэля.

Двойственность нашего мира обнаруживает себя и в несоизмеримости луча и окружности, свидетельством чему иррациональное число и древняя задача о квадратуре круга, и в несопоставимости дискретности и непрерывности, столь зримо обрисованной греческим философом Зеноном из Элеи (сер. V в. до н. э.), который этими понятиями еще не располагал. Путем логически непреодолимого противоречия — апории об Ахиллесе и черепахе — Зенон намеревался доказать, что мир и человек статичны. Это о нем читаем у Пушкина:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Дан Цалка не просто наслаждается изложением апории Зенона. Словно в поддержку взглядов философа, полагавшего — как принято считать, ошибочно — несостоятельным представление об изменчивости мира, он пишет рассказ «Исмар Леви останавливает время». Это произведение якобы должно служить иллюстрацией статичности истории и неизбежной регулярности ее катаклизмов. О том, насколько реальны его бытийные обстоятельства, можно судить из сопоставления беллетристики с фрагментом документального текста, заимствованного мною из жизнеописания израильского актера и писателя Дана Бен-Амоца:

«Все понимали, что по окончании мировой войны, когда в Европе обнаружились уцелевшие в Катастрофе евреи, которые искали любой возможности перебраться в Палестину, основное усилие организованного еврейского населения (ишува

) Земли Израиля должно быть направлено на то, чтобы тайком переправить их туда, вопреки противодействию англичан. Легендарный Шауль Авигур, официально занимавший пост заместителя иммиграционного отдела Еврейского Агентства, был командирован в Европу с целью возглавить то, что называлось Мосад ле-алия-бет (т. е. Управление нелегальной иммиграции). Из расположенного в Париже штаба он и его помощники начали протягивать нити и плести сеть, в которой были заняты контрабандисты, изготовители фальшивых документов и всевозможные „махеры“, обделывавшие свои темные делишки с помощью взяток и улещивания официальных чиновников. В организацию входили также вожатые и врачи, воспитатели и учителя, помогавшие беженцам и бывшим узникам, снабженцы и водители, доставлявшие им пищу и предметы первой необходимости, а теперь нужны были люди, имевшие опыт в морском деле, чтобы проследить за приобретением судна и комплектованием его экипажа и сопровождать нелегальных иммигрантов на пути в Палестину. Эта задача была не из легких. Сопровождающий должен был совладать с десятками, порой сотнями беженцев, теснившихся в утлых, малоприспособленных для перевоза живого груза суденышках, заботиться об их здоровье, гасить то и дело вспыхивавшие конфликты, а главное — не спускать глаз с капитана и его команды, чтобы судно не сошло с намеченного курса и доставило своих измученных пассажиров строго по назначению. В качестве сопровождающих набирали случайных моряков, людей самого неожиданного происхождения и с сомнительным прошлым, которые брались за опасное дело не из преданности сионизму, а потому, что им было обещано солидное вознаграждение. И за ними тоже приходилось следить в оба, а то как бы они, опасаясь стычки с британским флотом у берегов Палестины, не высадили беженцев на каком-нибудь тихом греческом островке»^[15].

Рассказ о флибустьере-неудачнике Исмаре Леви обнажает одну из болевых точек в истории еврейского государства: отношение его администрации и жителей к жертвам Катастрофы и тем, кто сумел в ней уцелеть. С одной стороны, усилиями Мосада под руководством Ш. Авигура в подмандатную Палестину были доставлены десятки тысяч евреев Европы, с другой — каждый из них был предоставлен сам себе, едва нога ступала на Землю Обетованную.