На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Настроение москвичей быстро менялось от растерянности до полного восторга: «Удивительное дело! – продолжает свой дневник Жихарев, – Три дня назад мы все ходили как полумертвые и вдруг перешли в такой кураж, что боже упаси! Сами не свои, и чорт нам не брат. В Английском клубе выпито вчера вечером больше ста бутылок шампанского, несмотря на то что из трех рублей оно сделалось 3 р. 50 к. и вообще все вина стали дороже» [Там же][18].

Одним словом, Москва вступала в новый 1806 год в приподнятом боевом настроении. «Московские ведомости» от 3 января 1806 г. поместили «Стихи на Новый 1806 год» с соответствующими настроению строками:

Герои лаврами твои везде венчаны,

Господь Сил шествует пред ними во громах:Где ступят лишь, враги там стерты и попраны,В твоих же празднуют воинственных стенах.

Росс…имя ужасаетПерс, Галл равно пред ним дрожит,Весь Свет его победы знает

И славою его шумит[Стихи, 1806, с. 1].

Если еще о персах и можно было говорить в победоносном тоне, с учетом некоторых успехов, достигнутых русской армией под командованием П.Д. Цицианова в Закавказье в 1804–1805 гг., то упоминания «галла» в этой связи звучит почти как насмешка. Тем не менее поражению под Аустерлицем радовались как победе.

Радовались, конечно, не поражению, а возвращению России к активной внешней политике. Четыре с половиной года мирного царствования, реформаторской деятельности Негласного комитета большинством дворянства были встречены как проявление государственной слабости и отсутствие политических перспектив. От царя ждали решительных шагов прежде всего в международной политике. При этом идеи либеральной войны тоже были мало понятны. Нужна была патриотически ориентированная внешняя политика, сродни той, которую проводила Екатерина II. Поэтому возросшую популярность царя после Аустерлицкого разгрома, следовало воспринимать как аванс со стороны общественного мнения, стремящегося вернуть России былое влияние в международных отношениях[19].

Александр I чутко уловил эти настроения. Он понял, что в глазах дворянства его погубит не поражение, а мир с Наполеоном. Поэтому, несмотря на все разумные доводы своего министра иностранных дел А. Чарторыйского начать с Наполеоном переговоры о мире, Александр твердо решил продолжать войну. Но теперь антураж этой войны становился иным. Александр переходит от либеральной военной фразеологии к патриотической. Идя навстречу общественному мнению, царь манифестом от 16 ноября 1806 г. объявил войну Франции. Основная идея этой войны – защита отечества от возможного вторжения французов. «Россиянам, – говорится в манифесте, – обыкшим любить славу своего отечества и всем ему жертвовать, нет нужды изъяснять сколь происшествия сии делают настоящую войну необходимою» [Шильдер, 1897–1898, т. 2, с. 155].

Призывая народ готовиться к обороне отечества, Александр I апеллировал не только к патриотическим, но и к религиозным чувствам. Эффективным инструментом в антинаполеоновской пропаганде и пробуждении национально-патриотических чувств стала Церковь. 30 ноября появился манифест, учреждающий Губернское Земское войско, или Милицию. За этим сразу последовал указ Святейшему Синоду, определивший ведущую роль Церкви в наборе милиции. В самой этой милиции была заложена идея народного единства перед лицом общей опасности: «Сие чрезвычайное ополчение, подъемлемое на защиту православной нашей Церкви и в оборону Отечества, требует усилий и содействия от всех состояний, Государство составляющих». Церковь должна была практически осуществить эту идеи патриотического единения сословий. Далее в указе говорилось: «Мы призываем Святейший Синод предписать всем местам и чинам, ему подвластным, дабы градские и сельские священники в настоящих обстоятельствах, при образовании земского ополчения усугубили ревность свою ко внушению своим прихожанам, колико ополчение сие для спасения Отечества необходимо» [Там же, с. 353].