На самом дальнем берегу

  течение всей той ночи, самой короткой ночи в году, на плотах, собравшихся огромным кругом под густо усеянными звездами небом, горели факелы, и искристое кольцо их отражений плясало в черной воде. Плотовое племя танцевало — без барабанов, флейт и других музыкальных инструментов, используя вместо аккомпанемента лишь ритм, отбиваемый босыми ногами на огромных покачивающихся плотах, да тоненькие голоса своих певцов, которые заунывно звучали над бескрайностью моря. В ту ночь не было луны, и тела танцоров смутно различались при свете звезд и отблесках факелов. То и дело то тут то там мелькал, как выскочившая из воды рыба, какой-нибудь юнец, перепрыгивающий с одного плота на другой. Прыжки были высокие и длинные: юноши состязались друг с другом — кто быстрее всех обежит все кольцо плотов, потанцевав на каждом и успев вернуться на свой плот до первых проблесков зари. Аррен танцевал вместе со всеми, потому что Долгий Танец в эту ночь танцевали на всех островах Архипелага, хотя и фигуры танца, и напевы, под которые его исполняли, сильно различались. Но в течение ночи многие танцоры выходили из круга в сторонку, чтобы поглядеть на остальных или подремать, а голоса певцов начинали звучать сипло. Аррен направился с компанией прыгающих парней на главный плот, где находился вождь; там он остался, а они пошли дальше, перепрыгивая с плота на плот.

Ястреб сидел с вождем и его тремя женами возле храма. Между вырезанными из дерева китами, стоявшими по бокам входа в храм, сидел певец, голос которого до сих пор не ослабел, хоть он и пел всю ночь. Он пел без устали, похлопывая ладонями по дощатому настилу, чтобы не сбиться с ритма.

— О чем он поет? — спросил Аррен у мага, потому что он не понимал слов, которые певец выпевал протяжно и медленно, с трелями и странными скачками мелодии.

— О серых китах, альбатросах и бурях… Они не знают песен про героев и королей. Они даже не слышали имени Эррет-Акбе. Раньше он пел про Сегоя — как тот поднял сушу и создал посреди моря острова. Это все, что они помнят из преданий людей. Все остальное — только море.

Аррен вслушался; он понял, что певец подражает свистящему крику дельфинов, о которых он сейчас пел. На фоне красноватого света факелов Аррен видел в профиль лицо Ястреба, черное и твердое, будто высеченное из камня, видел влажные блики в глазах жен вождя, которые тихонько переговаривались между собой, чувствовал, как плоты медленно ныряли с волны на волну, и потихоньку поддавался дремоте.

Вдруг он резко встрепенулся: певец молчал. И не только тот, возле которого они сидели, но и все остальные, на ближних и дальних плотах. Тоненькие голоса замирали, будто крики морских птиц где-то вдали. Потом стало совершенно тихо.

Аррен оглянулся назад, на восток, ожидая увидеть утреннюю зарю, которая является сигналом для остановки праздника. Но увидел лишь низко стоявшую убывающую луну, только что взошедшую, сверкающую золотым блеском среди мерцающих звезд.

Тогда он глянул на юг и увидел высоко над горизонтом желтую звезду Гобадрон и под нею восемь ее спутниц, даже последнюю. Руна Завершения ярко и яростно пылала над морем. И, повернувшись к Ястребу, Аррен увидел, что маг смотрит на те же самые звезды.

— Почему ты замолчал? — спросил вождь у певца. — Рассвет еще не начался, еще ни проблеска зари…

Певец, запинаясь, произнес:

— Не знаю…

— Пой дальше! Длинный Танец еще не кончился!

— Я не помню слов, — сказал певец тонким, визгливым голосом, словно напуганный чем-то. — Не могу петь. Я забыл слова.

— Тогда пой другую!

— Не помню… ничего не помню… ни одной песни… Их больше нет. Они кончились! — крикнул певец и начал клониться вперед, пока не припал лицом к настилу; а вождь глядел на него в изумлении.

Горели факелы, рассыпая искры, мерно покачивались плоты. Все молчало. Безмерное молчание океана сжималось со всех сторон вокруг маленького пятнышка жизни и света, брошенного на его гладь; казалось, молчание вот-вот поглотит все. Ни один танцор не смел пошевельнуться.

И показалось Аррену, что великолепие звезд как-то потускнело, а их блеск затемнился; но ни искры зари еще не виднелось на востоке. Ужас надвинулся на него, и он подумал: «Восхода не будет. Никогда. И день больше не настанет…»

Маг встал, и при этом слабый свет, белый и быстрый, пробежал по его жезлу, ярче всего вспыхнув на руне, которая была инкрустирована в дереве серебром.

— Танец не закончен, — сказал он. — И ночь тоже. Пой, Аррен.

Аррен хотел сказать: «Я не умею, господин мой!» — но взглянул на девять звезд на юге, сделал глубокий вздох и запел. Поначалу голос звучал тихо и хрипловато, но постепенно он зазвучал все сильнее; а песня, которую он пел, была из самых старинных, о сотворении Эи, равновесии света и тьмы, о сотворении зеленой земли человеком, сказавшем Первое Слово, — о самом Первом Властителе, Сегое.