На сибирских ветрах. Всегда тринадцать

— Александр Афанасьевич! Только что Москва звонила. К нам гости едут. Антрепренер заграничный. С ним Порцероб Игнатий Ричардович, режиссер из главка... Завтра прибудут в середине дня.

2

Это же утро — послегрозовое утро — Леонид Леонтьевич Казарин встретил в таком состоянии, что Ефросинья Никитична всполошилась:

— Что это с вами? Никак, прихворнули?

Казарин ответил, что чувствует себя не хуже, чем обычно. И поспешил, вернувшись в комнату, закрыться изнутри на крючок.

Сидел неподвижно, прислушиваясь к доносящимся звукам. Ветерок шевельнул листву в саду. На дворе прокричал петух, и тотчас дружным кудахтаньем отозвались куры. На соседнем дворе тявкнула собака. И опять набежал ветерок, прошелся по густой листве того самого куста, что ближе других был к открытому окну... Сразу в памяти Казарина восстановилась ночная сцена: приглушенный, но внятный говор под окном, объяснение, какому стал невольным свидетелем.

Утро — ясное послегрозовое утро — продолжало наращивать и звуки и краски, а Казарин чувствовал себя все хуже, напряженнее. Теперь он прислушивался к тому, что происходит в доме. Шаркая ногами, Ефросинья Никитична прошла на кухню. Послышалось пение: это Жанна, проснувшись, напевала что-то звонкое. Ефросинья Никитична окликнула ее. Девушка прошла в кухню. Потом вернулась в коридор, у самых дверей раздалось пение... Нет, дальше Казарин не мог сохранять безучастность.

— Надеюсь, Жанна, вы не простудились ночью? — спросил он, выйдя из комнаты.

— Я? — удивилась она. — И не подумала!

— Ну как же! Такая гремела гроза, и дождь проливной. Мне даже хотелось предложить вам плащ. Вам и вашему собеседнику!

— Собеседнику? — в первый миг не поняла Жанна. Но встретилась глазами с Казариным, и краска проступила на щеках. — Выходит, и вы пережидали дождь в саду?

— Нет. В комнате. Окно было настежь раскрыто, и не моя вина...

Сперва Казарину показалось, что девушка смутилась. Однако глаз она не отвела, и теперь в них блеснуло что-то гордое, резкое.

— Вот как? — сказала Жанна. — Не ваша, значит, вина? А почему же не закрыли окно? Тем более гроза. Нам, молодым, нипочем, а вот если бы вы простудились...

— Жанна, Жанна! — с мягкой укоризной произнес Казарин; он сделал вид, что не замечает вызывающего тона девушки. — Конечно, вы правы. Действительно, я гожусь в отцы. Но потому-то и хочу вам посоветовать...

Она перебила:

— Не забывайте, Леонид Леонтьевич, у меня есть собственный отец!

Это было неожиданно. До сих пор, как будто начисто вычеркнув из памяти Сагайдачного, Жанна ни разу, ни словом о нем не обмолвилась. А сейчас... Молодая, желанная, неприступная, стояла она перед Казариным — проигранная его судьба...

— Разумеется, Жанна, — согласился Казарин. — Формально говоря, Сергей Сергеевич Сагайдачный вам отец. Боюсь только, что он давно забыл о вас!

— Захочу — напомню!

Молодая, гордая, неприступная. И ничем не привлечь, не уговорить, не приблизить.

— Как угодно, Жанна. Разочаровывать не намерен.

Отступив, скрылся за комнатной дверью. И все же жизненная цепкость, та предприимчивость, что всегда, при любых обстоятельствах отличала Казарина, и на этот раз возобладала над всем остальным. И тогда он подумал о Надежде Зуевой. О разговоре, что имел с ней, когда вернулась из поездки.

«Видимо, самое время вернуться к тому разговору. Уговорить, настоять!» В чем именно настоять — Казарин не мог бы ответить внятно. Но и оставаться в бездействии не мог. Быстро одевшись, отправился к Зуевой.

— Надя, отворите. Это я.

Отворила. Но при этом так задержала свой взгляд, что Казарин догадался: сразу приметила его состояние и то, как пожелтело, осунулось его лицо.

— Не обращайте внимания, Надя. Из-за этой грозы уснуть не мог долго. С утра побаливала голова... А вот сейчас мимо шел и надумал: дай-ка проведаю Надежду Викторовну. Как живет? Нет ли в чем нужды?

Оживленно потирая руки, стараясь удержать на лице улыбку, Казарин прошелся по комнате:

— Хорошо у вас, Надя. Все прибрано, уютно. Вижу, Жанна помогает по дому. Разумеется, похвально. И вместе с тем как не подумать, что такая девушка — разносторонне способная девушка! — достойна лучшей доли... Вы не забыли, Надя, наш прошлый разговор?

Зуева (она сидела по другую сторону стола, занимавшего середину комнаты) утвердительно наклонила голову. Однако этим и ограничилась. Она сидела недвижно, и только пальцы быстро-быстро перебирали бахрому скатерти.

— Я потому напоминаю, — настойчиво продолжал Казарин, — потому, что не за горами перемена здешней цирковой программы. Предстоит переезд в другую точку. Жанна вполне могла бы отправиться вместе со мной — в числе моих ассистентов. Самое время решать!

Он говорил, всем тоном, всеми интонациями стараясь выразить энергию, уверенность, больше того — апломб. Но, как никогда, все это было внешним, наигранным, лишь маскирующим внутреннюю поколебленность.

— Отвечайте же, Надя! Времени у нас в обрез!

Теперь она отозвалась наконец: