На службе у Изгоя

Что, впрочем, и понятно: на его попечении оказался новообращенный христианин! Естественно, отец Василий старался закрепить успех, просвещая меня выдержками из Святого Евангелия, рассказами о подвигах святых воинов Георгия Победоносца и Дмитрия Солунского, а также о судьбах иных великомучеников. Безусловно, иезуитской коллегии[33] батюшка не оканчивал, его речь не струилась как обволакивающий, затягивающий в себя поток, и высокое ораторское искусство не было его коньком. Но в то же время иеромонах говорил просто, прямо, доступно – пожалуй, именно так, как и нужно общаться с суровыми язычниками севера, другого общения не знавшими.

В моем лице батюшка нашел внимательного слушателя, хотя порой мне было трудно сдержаться и не выдать собственного знания его историй. Вскоре я свел наше общение к изучению древнерусского языка, попросив выучить меня основополагающим молитвам. Несмотря на некоторое удивление священника, он с жаром принялся меня готовить, и вскоре я уже смог прочитать «Царю Небесный», «Символ веры», «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся». Вот только оказалось, что письменный, церковный старославянский, созданный Кириллом и Мефодием для болгар и западных славян Великой Моравии[34], не был тождествен разговорному древнерусскому – хотя, конечно, был схож с ним. Но в любом случае изучение молитв стало первым шагом в познании языка, а общаясь с другими ранеными, я все время старался узнать новые слова. Правда, в итоге мое общение свелось к разговорам с единственным раненым в плечо дружинником-русом, Гориславом, ижорцы меня в лучшем случае игнорировали. Что в общем-то объяснимо: для дружинника варяг-урманин был явлением повседневным, не олицетворяющим одно лишь только зло – сегодня ты скрестил с ним клинки, а уже завтра он займет место в строю рядом, нанявшись к князю. Да, такое отношение к варягам в Древней Руси было в порядке вещей, а вот ижорцы открыто демонстрировали если не ненависть, то стойкую неприязнь. Это сегодня дружинники сторожат погост от викингов на севере, завтра вместе с ними идут походом на Царьград – а для ижорцев здесь родина, и наше нападение было нападением на их родную землю. Для них я был лишь захватчиком, грабителем, убийцей…

К слову, я, как только пришел в сознание, спросил об остальных викингах – меня не покидала надежда убедить их в ложности асов и необходимости принять христианство. На будущее я строил и вовсе наполеоновские планы – выдвинуться на первые роли в хирде и стать лидером урман. Пусть даже всего десяток воинов – ведь это десяток опытных, отважных бойцов, и по нашим временам это уже немалая сила!

Но, увы, последних викингов отдали ижорцам. Сами дружинники не стали марать руки о безоружных, но по требованию племени передали хирдманов на справедливый суд тех, чьи отцы и братья во множестве гибли от урманских клинков. Дальнейшая участь уцелевших разбойников мне неизвестна, но вряд ли их оставили в живых. А если и оставили, то ждет их продолжительное, если не пожизненное рабство…

По прошествии восемнадцати дней моего лечения я отправился на свою первую в новом мире службу. О, она стала для меня серьезным испытанием! Ведь в отличие от известного мне порядка богослужений, разбитых на вечернее и утреннее, в этом мире всенощное бдение действительно протекало всю ночь, как у первых христиан, и лишь на рассвете завершилось божественной литургией. Для моей едва-едва зажившей ноги настоящая пытка, и тем не менее, собрав в кулак всю волю и отчаянно взмолившись всем святым, я достоял до конца.

Тогда же я впервые исповедался в новом мире и причастился. М-да, несмотря на нереальность происходящего, меня в очередной раз одолели серьезнейшие сомнения. А что, если программируемая реальность в голове испытуемых «Погружения» гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд? Ведь считается, что мы совершаем грехи и мыслями, и желаниями, и помыслами, не выходящими за пределы сознания, – так получается, что все зло, все грехи, совершенные здесь, также идут в зачет? И где тогда на самом деле находится наша бессмертная душа все время испытания? И что вообще есть сознание, пребывающее здесь, если не душа?!

Но если она пребывает здесь, допустимо ли, что и высшие силы каким-то образом принимают участие в происходящем в моей голове? Ведь без воли Господа этот проект не смог бы существовать, и при этом его никак не назвать попустимым злом.

Словом, для себя я решил, что и исповедь, и таинство евхаристии – причастия – здесь вполне реальны, поэтому исповедовался честно, но коротко, перечислив лишь смертные грехи: гордость, зависть, чревоугодие, блуд, гнев, алчность и уныние, выведя на первое место гнев и еще отдельно упомянув ложь. Было опасение, что батюшка потребует более открытой и полной исповеди, захочет мне помочь в раскрытии грехов. Но, видно, отец Василий и не ждал от первого раза моего более глубокого погружения в осознание собственной грешности. Накрыв епитрахилью мою голову, иеромонах коротко прочитал разрешительную молитву, после чего благословил на причастие.