И мы пошли в “народ”. Каждый взял себе примерно по 3-4 человека. Зависит от семьи. Одно из самых сложных в нашей службе даже не переход за черту, а именно работа с населением. Да, гнёт Люциана ужасен, но в сравнении с тем, что тебе предлагают умереть на пару секунд и есть маленький, но шанс вовсе не вернуться, кажутся гораздо-гораздо страшнее. Особенно плохо дела обстоят, когда дело доходит до детей. Они ничего не успели сделать в своей жизни такого, чем хоть на секунду бы заслужили смерть… Бывали драки. Скандалы. Бывали те, кто отказывался и тем самым подставлял всю деревню под удар. Но в любом случае всегда всем приходилось делать выбор: становится отшельником, всё ещё несся на себе обременение контракта крови, либо рисковать. И мы должны были проходить весь этот непростой психологический путь выбора вместе с ними буквально за руку. Тяжело.
Мне досталась девушка на вид 16-ти лунных лет, которая на коленях держала своего годовалого братика.
— Привет! — я улыбнулся и присел на корточки перед скамейкой, на которой они сидели вдвоём, — Я солдат. Меня зовут Че. Знаешь, почему мы здесь? — девушка поджала губы и закивала.
— Вы с братом одни? — я продолжаю успокаивающе улыбаться, но каждый раз, когда дело доходит до “выжженных” деревень, и я знаю ответ наперёд, сердце обливается кровью. Маму и папу убили.
Девочка кивнула.
— Ты поняла, как происходит перемещение и обнуление контракта? — я присел к ним на скамейку, мальчик стянул с меня головной убор и начал кусать его деснами.
— Извините, пожалуйста, — с испуганными оленьими глазами она посмотрела на меня. А я всего лишь улыбнулся. Ребёнок лучше знает, что ему надо.
— Ничего страшного, — я нагнулся вперёд. — Так ты поняла?
Она поджала губы, видимо, боясь.
— Как бы это кощунственно не звучало, — я мягко начал, — Но сначала нам необходимо будет перенести вас с братом за черту. То есть умертвить. Способ выбираете вы сами. Я буду рядом с вами двумя до конца. Поэтому не волнуйся. После перехода за черту мы с моими товарищами вытаскиваем вас обратно в тело. Договор на крови тем самым аннулируется.
— Поняла, — девушка посмотрела на пяточку брата. Тяжело вздохнула и спросила, — Как именно осуществляется “переход”? — она подняла на меня свои тёмные карие глаза, обрамлённые чёрными длинными ресницами.
— Есть зелье, есть вариант удушья, — я серьёзно посмотрел на неё. Святой Создатель, лучше разговаривать с жирными боровами, чем с детьми. На глаза непроизвольно наворачиваются слёзы.
— Угу, — она помотала головой, и опустила взгляд в пол, — Значит, я выбираю для нас с Регланом удушье.
— Могу ли я узнать причину? — захотелось поднять глаза к небу, но это категорически запрещается, так как иначе у гражданского случается психологическая петля неверного выбора.
— Я не смогу его заставить выпить зелье. Да ещё и быстро. Но и оставить его один на один с таким способом перехода я тоже не могу. Поэтому мы вдвоём выбираем удушье, — её мудрые карие глаза посмотрели на меня.
Я ненавижу войну. Я ненавижу, что приходится ЭТО делать с детьми. Когда-нибудь я сам прикончу голыми руками… Люциана.
— Я тебя понял. Сейчас мы дождёмся знака остальных, и как только — так сразу. Я сделаю всё быстро. Безболезненно. Приготовь, пожалуйста, в доме Вам два удобных спальных места и два одеяла для вас с братом.
Девушка взяла на руки ребёнка, встала, и без слов ушла в бревенчатый дом.
Такие действия ежеминутно, ежесекундно убивают в тебе всё светлое. Как бы совсем не оскотиниться…
Глава 44
Я сидел на скамейке и растирал руки, чтобы они стали горячими. Моя незавидная практика показала, что подписантам легче перенести “перемещение”, когда руки тёплые. Так страх подступает позже. Когда фактически уже всё сделано. Я поднял глаза. В деревне дома располагались полукругом, поэтому было удобно наблюдать за другими домами. Остальные 14 солдат поочередно выходили из домов и делали мне знак рукой. Поднятый вверх кулак означает, что население готово. Через 10 минут вышел 14-ый Солдат. Быстро, однако. Видимо, потрепало эту деревню нехило.
Я свистнул. Раз. Ещё раз. Ещё раз. Солдаты кивнули и разошлись по домам. Сержант вышел из палатки. Я ему коротко кивнул и зашёл внутрь дома. На большой родительской кровати лежала девушка, которая старалась убаюкать своего брата. Она гладила его по голове и пела колыбельную. Мороз сковал тело. Она посмотрела на меня.
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу свою работу! Я присел на край кровати, буквально ломая свои руки, разминая. Девушка это заметила.
— Можно, пожалуйста, подушкой, а не руками? Простите, но я не хочу видеть Вашего лица или потом бояться прикосновений к шее, — она смотрела с испугом на меня.
— Да, — я кратко ответил, — Позволишь? — она кивнула, и я взял подушку из-под её головы.