На сопках Маньчжурии

Логунов неожиданно отрешился от тела, от жизни и смерти. Он шел и будто не шел — его несла чужая, непонятная сила. В эти минуты он жил странной, напряженной жизнью и будто уже не жил.

Русские не побегут под японскими полями!

— Боже мой! — сказал он, увидев, что Буланов вздрогнул и как-то косо сел в седле. — Ранен!

Но вот гребень сопки. Рота за скалами. Ротный горнист стелет Свистунову бурку. Все сразу оживились.

— Ваше благородие, — позвал Корж, — в сапогах бы куда как худо было шагать по этой сопочке. Иду и думаю: слава те господи, не скользят. А вот Емельянов позарился на сапоги и натерпелся. Теперь дух перевести не может.

Темные глаза Коржа блестели. После перенесенного смертельного испытания ему хотелось говорить, действовать.

— Разрешите пострелять? — попросил он.

Логунов выглянул из-за скалы: по скату продолжали подыматься батальоны, и японские пули вырывали из рядов жертву за жертвой.

— Буланов серьезно ранен, — сказал Логунову Свистунов. — Перевязался, в лазарет не хочет и командования не сдает.

На сопку подымался штаб полка. С предельной отчетливостью вырисовывались всадники на темно-зеленом фоне горы. Рядом с Ерохиным ехал подпоручик Серов, назначенный описывать действия полка, и Глушаков, заведующий охотничьей командой; дальше штабной горнист, ординарцы и конные охотники.

Японцы открыли бешеный огонь по этой группе. Они успели подтащить пулемет, пули забарабанили по скалам, клубки пыли покрыли весь склон; с зловещим треском стала рваться шрапнель.

У Логунова захватило дыхание.

Свистунов выхватил шашку, скомандовал дистанцию. Залп грянул. И снова и снова вскакивал капитан, взмахивал шашкой и командовал «пли».

Рота умела стрелять. Она, несомненно, нанесла урон тем японцам, которые передвигались по переднему краю сопки. Но артиллеристы и пулеметчики были невидимы.

Ерохин приближался к гребню, конь под ним шел пугливо. Ерохин сдерживал его и, подняв голову, смотрел на скалы, из-за которых тревожно выглядывали сотни глаз. Какая-нибудь минута отделяла его от укрытия.

Все свершилось мгновенно. Шрапнельная пуля ударила его в затылок, фуражка вмялась, обагрилась. Ерохин, запрокинувшись, упал с коня. Его подхватили. Упал адъютант Модзалевский, подпоручик Серов, несколько охотников.

Японская пехота спускалась в седловину, чтобы захватить соседнюю сопку и оказаться за нашим левым флангом.

Полк лишился командира. Раненый Буланов принял командование полком, Свистунов — батальоном, штабс-капитан Шапкин — ротой, Логунов — полуротой.

Логунов в этом первом бою почувствовал, что он ничего не знает, ничего не понимает, что события развиваются слишком стремительно, что так легко проиграть бой.

Японцы спустились в седловину. Они бежали, поглядывая на сопку, занятую полком. Шапкин, мучительно сбиваясь, вычислял прицел. Вдруг неподалеку загремели наши орудия.

Логунов впился биноклем в мягкие очертания окопов на голубом фоне неба, в фигуры людей, сновавших около пушек.

Это была батарея Неведомского. Маленький капитан стоял на камне и тоже смотрел в бинокль. Пушки его, расположенные у гребня сопки, били по японской пехоте, шрапнель рвалась прямо над японскими цепями.

— Ура! Так их! — кричал Корж и махал бескозыркой.

Японцы заметались. Они бросались на землю, но это не спасало. Они побежали назад, но шрапнельный ураган сметал их.

Японская артиллерия пришла на помощь пехоте и перенесла огонь на пушки Неведомского. Земля задымилась вокруг батареи. Сердце Логунова сжалось от тоски: японские артиллеристы были невидимы, снаряды прилетали из-за гор.

Одна за другой стали попадать в артиллерийские окопы шимозы, Когда на несколько минут дым рассеялся, показалась прислуга на передках. Спокойно, без суеты, среди желтых разрывов шимоз, батарейцы подхватили и перегнали на новое место уцелевшие пушки. Но это новое место было уже совсем открытым местом. Вскоре и оно исчезло в дыму разрывов.

Логунов опустил бинокль. Маленький капитан Неведомский! Он погибнет или уже погиб со своей батареей.

…Только к вечеру утих бой. Неожиданно для себя Логунов заметил, что солнце низко и косые лучи его, пролетая над сопками, отчетливо выделяют каждый бугор, камень, скалу.

День кончался, чувство невыразимого облегчения охватывало людей. Впереди ночь спокойной жизни. Ночь! Как это много!