На стороне мертвецов

Нет, он давно уже догадывался, что никакая она не крестьянка! Слишком часто она оговаривалась и выдавала себя, но… семейство, отправившее юную ведьмочку будить древних богов для деревенского лавочника Бабайко! Семейство… Шабельских?

— Господа, господа! — орекстр смолк и голос Родиона Игнатьевича покрыл шум толпы в бальной зале. — Позвольте представить моих дочерей!

Гуськом, как воспитанницы пансиона на прогулке, барышни Шабельские двинулись на середину зала.

— Наши старшие, Лидия, Зинаида и Ариадна…

Три барышни шагнули вперед. И по толпе прокатился вздох, а Митю… будто молния пронзила! Вонзилась в глаз, прошла тело насквозь, выжигая внутренности… Он задохнулся и так и застыл, не отрывая взгляд от трех девушек в бальных платьях.

Глубокое декольте Лидии…

Квадратный вырез Зинаиды…

Скромный треугольник у Ады…

У всех. Троих. Платья. Были оторочены… узкими полосками альвийского шелка!

Настоящего. Альвийского. Шелка. Бросающего на кожу нежнейшие сполохи. Заставляющего ее светиться и сиять, а рассыпавшиеся по плечам локоны превращая… у Лидии — в чистое золото, у Зинаиды — в темную ночь, а у Ады — в горький шоколад, так что даже вкус на языке появился…

— Альвийский шелк! — единым вздохом охнула зала.

— Этого не может быть! — как в помрачении прошептал Митя. Неужели тот еврейский альв-портной, как его, Йоэль… говорил правду? И он, Митя, не пошел тогда смотреть… самый настоящий альвийский шелк? Променяв его на… труп?

— Точно, подросло проклятье-то! — хмыкнула Леокадия Александровна. — Хотя на вид все такая же тощая.

Она стояла позади старших сестер, рядом с улыбающимися Капочкой и Липочкой и подпрыгивающей от возбуждения толстушкой Алевтиной. Тоненькая девочка в по-детски коротком платьице с оборками и единственным цветком в блеклых, серо-мышиных волосах. Ручки-веточки выглядели откровенно тощими и болезненными в пышных рукавах-фонариках. Девочка подняла голову… увидела его, глаза ее вспыхнули и стали точно такими же, как на четырех женских портретах в доме Шабельских. Прозрачными, как стекло, ввинчивающимися, как буравчики… и откровенно жуткими.

Митя зло оскалился в ответ на ее взгляд. Альвийский шелк. На трех старших Шабельских. Был куплен. Почти за его деньги! Знал бы — не стал с ней делиться добычей!

Он стиснул кулаки… и шагнул к изящному «строю» сестер. Даринка отступила. Он сделал еще шаг… Она повернулась на каблуках, и так быстро, как позволяли приличия, кинулась прочь.

— Даша! — попыталась окликнуть ее Полина Марковна.

Но девчонка даже не оглянулась, мгновенно ввинтившись в праздничную толпу… а старшие сестры Шабельские сияюще улыбнулись ему, на миг став непривычно похожими:

— Митя! — почти хором выдохнули Лидия, Зинаида и Ада. — Первая кадриль ва… — и смолкли, зло уставишись друг на друга.

— Моя. — прозвучал у него за спиной знакомый хриплый голос. — На первую кадриль Дмитрий Аркадьевич пригласил меня. Не так ли, Митя?

Пахнуло разрытой землей и орхидеями, сквозь которые пробивался аромат гнили, а на сгиб его локтя скользнула затянутая в узкую черную перчатку рука. Даже сквозь сюртук он чувствовал, какая она ледяная.

— Прошу прощения, барышни. — облаченная в угольно-черное бальное платье мара улыбнулась, не разжимая губ, но все три барышни все ровно отпрянули.

К боку Мити прижалось нечто тонкое… насквозь прошило сюртук и жилет… и пощекотало кожу ледяным острием. Митя почувствовал как теплая струйка крови потекла по ребрам и покорно пошел в круг танцующих.

— Видишь, как просто! — мара уставилась на него глазищами, сплошь залитыми мраком. — Один удар под ребра и… у меня длинные когти, дойдут до самого сердца. Сперва будет холодно-холодно, а потом… — она обняла его в танце и шепнула в ухо, обдавая ледяным дыханием и запахом разрытой земли. — Моя работа закончится.

«Сорочка пропала… — мелькнуло в голове. — Сюртук и жилет — тоже. Хорошо, что они мне не нравились».

— Я не буду этого делать. — мара равнодушно качнула головой, так что над ушами затацевали завитые рыжие локоны. — ОНА запретила. Сказала, что ты сам отлично подбираешь момент. С наибольшей пользой и честью для НЕЕ. — в голосе мары прозвучало сомнение. — Мне кажется, тебе просто везет, но не буду же я спорить с НЕЙ! Так что можешь не волноваться: сама я тебя не убью. Но ты все равно не отвертишься. Два условия выполнены: ты упокоил мертвого и убил живого. Упокоил много мертвых и убил множество живых. — она усмехнулась, обнажив наконец острые, как шилья, клычки. — Осталось выполнить последнее, третье… — она прижалась к нему крепко-крепко, попирая всякие приличия, и вызвав возмущенное «ах!» у глядящей на них в лорнет губернаторши. А тело Мити пронзил острый, как клинок, холод. В душной, несмотря на распахнутые окна, зале, шепот посланницы Мораны осыпал волосы колким инеем. — Пора умирать, Митенька. — клубком мороза выдохнула мара. — Пора тебе умирать!