Подростки с патологией, запаздывающие в развитии, вырастают в семьях, где нет никаких общественных контактов, где живут, замкнувшись на своих интересах. Если у взрослых есть круг друзей, товарищей, подростки не задерживаются на пассивной или агрессивной позиции. Невозможность уйти из семьи превращает молодого человека в мацерированный плод: семья взрывается, словно мать, которую разрывает изнутри ее дитя. Это происходит в семьях, помешанных на семейственности, где нет радости внешнего социального общения, того, что подталкивает ребенка заниматься спортом, интересоваться культурной жизнью и т. д.
Зависимость юного существа от какой-нибудь секты в меньшей степени восходит к влиянию группы и в большей — к преступной опеке взрослого, который подменил собой родителей. Не существует ни одной «поглощающей» секты, где бы не правил «людоед», Господин, который играет подавляющую роль. Когда родители обнаруживают след своего ребенка, они уже ничего не могут поделать. Ребенок отталкивает семью, замыкается в секте. Он ведет себя как фанатик.
Эротические отношения у них часто ограничиваются прикосновениями, и они не знают разделенного Коитуса. Возможно также, что они согласны пойти на риск.
Нет никакой эволюции на уровне самих медиков. В каждой больнице есть психиатры-ассистенты, фельдшеры, дипломированные медсестры, но врач присутствует лично лишь тогда, когда есть угроза физическому состоянию. В тех случаях, когда возможно самоубийство, речь идет лишь о сохранении жизни. Желание же покончить с собой и глубинные причины, причины подсознательные, которые подтолкнули подростка к этому смертельному шагу, выражают, на свой лад, необходимость умирания детства. Это интерпретируется как попытка самоубийства, потому что не может же он сказать: «Помогите, я хочу родиться. Но для того чтобы родиться, я должен умереть». Жизнь и смерть неразрывно связаны между собой. «Я не знаю, как мне родиться среди того, что я вижу вокруг».
Нет, и более того — они обвиняют родителей. Считается, что это очень правильно — вторгаться в семейную среду подростка.
Или удалить его от родителей, которые с ним плохо обращаются. Изолируют ребенка от его близких, как будто он в опасности. Это обратное тому, что нужно, поскольку в этом возрасте подросток сам ищет центр своих интересов где-то во внешней жизни и сам стремится покинуть семью. Они должны отделяться от семьи по мере того, как смогут отвечать за себя сами, а не потому, что в административном порядке им навязали защиту. Или детей отделяют от родителей для того, чтобы удовлетворить самих родителей, поскольку раз дети больны, то должны быть помещены в психиатрическую лечебницу, а на самом деле их нужно вводить в жизнь. Но таких мест, где можно было бы жить вне семьи, нет. Их не создали.
Медики получают хорошее образование, но очень редко хорошее воспитание. Те, у которых есть шанс получить такое воспитание, — это люди, которыми руководит сильная личность, человек, вкладывающий душу в воспитание своих учеников, который показывает на личном примере, как нужно относиться к больным. Студент медицинского факультета получает деонтологическую информацию (не брать больного своего коллеги, никогда не говорить ему о коллеге ничего плохого, даже если пациент жалуется). Практикующие врачи не соблюдают этого правила. Слишком охотно самоутверждаются за счет своего предшественника. Говорить плохо о враче так же нехорошо, как говорить плохо о родителях, не разобравшись в том, что произошло. В причинах, которые вызвали раздражение родителей, в сути той цепной реакции, которая привела к драматизации обстановки. Например, отец, который начинает пить, потому что у него невозможный ребенок, и который пьет, чтобы не бить этого ребенка. В результате когда выпьет, то и начинает бить.