На суровом склоне

Утром шел снег. Потом резкий ветер с Днепра разогнал снеговые тучи, и в обнаружившейся озерной глубине неба показалось на мгновение солнце, редкое здесь в это время года. Температура повышалась. На центральных улицах, где движение пешеходов было безостановочным, снег начал таять под ногами.

В шестом часу разрозненные группы и одиночки сомкнулись в колонну. Она быстро росла, к ней примыкали спешащие с разных концов города люди. Над колонной взвились два красных флага.

На перекрестке демонстранты замедлили ход. Антон взобрался на ограду, закричал:

— Товарищи! Будем организованны! Покажем нашу мощь правительству. Долой самодержавие! Да здравствует политическая свобода!

В колонне запели «Варшавянку». Высоченный парень в рабочей одежде нес флаг во главе шествия; красное полотнище реяло в воздухе высоко над шапками, фуражками и картузами. Медленно двигалась колонна, миновала аптеку, громоздкое здание Южно-Русского банка. На ступеньках домов стояли люди, многие приветственно махали руками. Однако от глаз Костюшко не укрылось: дворники поспешно закрывали ворота, кое-где запирали и входные двери. «Чтобы при разгоне демонстрации мы не могли скрыться во дворах или в парадных», — понял Антон.

Но это не омрачило его настроения. Странное чувство владело им: он замечал все окружающее, воспринимая с особой остротой краски и звуки, влажное дуновение ветра, напевную мелодию, льющуюся из сотен уст, шум шагов стоголовой колонны. Все это вместе составляло какое-то особенное, он бы сказал, торжественное чувство свободы. Да ведь это будет, это будет всегда, каждый день. Эти краски, эта общность и не сравнимое ни с чем ощущение свободы!

Навстречу демонстрантам мчались легкие щегольские санки.

Полицмейстер стоял в них в шинели нараспашку, в фуражке, небрежно сдвинутой на затылок. Кучер придержал лошадей, поставил сани поперек улицы.

Бравируя, полицмейстер встал на сиденье саней и поднял руку.

Пение прекратилось. В передних рядах затоптались на месте. Но красные флаги продолжали реять над колонной.

Грассируя, полицмейстер закричал:

— Господа! Я пгедлагаю вам мигно газойтись по домам. Пгошу вас! Во избежание эксцессов и кговопголития!

— Долой! — закричали из задних рядов. — Долой царского сатрапа! — Сзади напирали, и передние ряды непроизвольно двинулись вперед. Шум стал угрожающим.

Полицмейстер поспешно запахнул шинель, сел в сани: он необходимую формальность выполнил. И кажется, при этом выглядел отлично! Кони взяли сразу. Только снежный вихрь взметнулся за санями.

И сейчас же оттуда, из-за не рассеявшегося еще снежного облачка, появилась шеренга полицейских. Видно было, что за ней идут еще. Полицейские вышагивали как на параде, и что-то поблескивало вдоль шеренги смутно, неверно, в сгущающихся сумерках.

«Ах, мерзавцы, палачи! У них шашки наголо!» — догадался Антон. «Знамена!» — тотчас мелькнуло у него.

Сзади тесно сомкнулись вокруг флага рабочие. Он увидел, что Абрамов спокойно перехватил древко. Его окружали заводские рабочие, знакомые и незнакомые Антону. Почти все это были физически сильные люди; по тому, как они протискивались к Абрамову и сплачивались вокруг него, видно было, что они ко всему готовы. Но другой флаг, впереди, дрогнул и опустился. Высокого парня уже не было там. Флаг подхватили, он поплыл над головами к середине колонны демонстрантов. Антон стал продираться к нему.

Чем-то знакомая, чуть согнувшаяся под тяжестью древка с флагом фигура женщины мелькнула впереди и тотчас затерялась в толпе.

В это время первая шеренга полицейских уже сблизилась с головой остановившейся, но не отступившей колонны. Не укорачивая шаг, с обнаженными шашками полицейские врезались в толпу. Она раздалась, рассыпалась, послышались крики. В образовавшемся пустом пространстве тесно сбившееся ядро колонны ощетинилось палками и дубинками, полетели камни. Шеренга полицейских сломалась, попятилась. Но передние уже глубоко вклинились в толпу. Демонстранты окружали «фараонов», разъединяя их, валили на мостовую, топтали. Многие из мужчин, отбежавших было на тротуар, увидев побоище, ринулись на помощь товарищам. Антон, увертываясь от клинка высокого черного, с огромным открытым ртом полицейского, забежал сзади, сшиб черного с ног, ударил камнем, не почувствовав сгоряча, что по спине саданула полицейская шашка. Неожиданно рядом оказался Максим. Он, отчаянно ругаясь, дрался с маленьким толстым полицейским. Костюшко развернулся и двинул толстяка в ухо; не рассчитав, и сам упал.

Кто-то помог ему подняться. Непонятно, как они с Максимом оказались у мокрого покосившегося забора.

— Где знамя? — закричал Антон.

Максим, вытирая рукавом кровь с лица, показал куда-то назад. Кто-то быстро срывал красное полотнище с древка. Полотнище не давалось, трепыхаясь длинным языком. «Значит, ветер, — почему-то подумал Антон. — Да кто же вынес его?» Он приблизился: простоволосая, в жакете с разорванным от плеча до кисти рукавом, упершись коленом в древко, Таня срывала красный кумач.

Антон хотел помочь ей, но она уже держала в руках освобожденное полотнище и свертывала его.