На суше и на море - 1961

Беспрестанно «шалманить» — быстро не поедешь. Мы оба окончательно выбились из сил. Глаза у Джумадурды закрывались сами собой, голова упрямо клонилась на руль. Пришлось заночевать в лощине, защищенной от ветра двумя крутобокими барханами. И только вечером следующего дня мы добрались наконец до колодца Тезе-Яраш на отгонных пастбищах, километрах в трехстах от канала.

На шум мотора из сборного дощатого домика вышел высокий плечистый старик сторож. Кроме него на колодце никого не оказалось. Чабаны с отарами находились на зимних пастбищах. Хидыр-ага — так звали старика — пригласил нас в комнату, где жарко топилась чугунная печка. Он расстелил на черной кошме пеструю ситцевую скатерть, достал тонкие ноздреватые лепешки и поставил перед нами эмалированную миску с коурмой[6]. А кипяток он почему-то вылил у порога.

— Сынок! Чай мы будем заново кипятить, — обратился он к Джумадурды. — Аму-дарьинская вода — самая сладкая вода, разве не так? — Он даже причмокнул языком. — А может быть, ты забыл наполнить свои бочки или расплескал их по дороге?

— Если бы расплескал, с полдороги вернулся бы, — отозвался Джумадурды. — Знаю я вас!..

Надо было видеть, как бережно, стараясь не расплескать ни капли, наливал старик привезенную воду в закопченные узкогорлые тунче — медные сосуды для чая.

Джумадурды подмигнул мне:

— Вах!.. На каждом коше мы с тобой услышим такой вопрос! И везде будем оставлять по два-три ведра — чабанам запас. В колодцах вода все же немного соленая. А эта как лакомство. Ты знаешь, как на меня обижаются те, кому не достанется!

Хидыр-ага поставил тунче на огонь и повернулся к нам:

— Хей, парень, ты говоришь — обижаются… А как же? Кто же еще может знать цену воды, если не мы, люди этих песков? Кто еще, скажи?

Пиалу он держал обеими руками и отхлебывал чай маленькими глотками — удовольствие всегда лучше продлить. Не забывая подливать себе еще и еще, Хидыр-ага о чем-то обстоятельно рассказывал шоферу по-туркменски.

Джумадурды слушал внимательно, время от времени вставляя вопрос. А когда старик кончил, сказал мне:

— Это тебе надо знать. Очень, очень давно было, тридцать лет прошло или больше. Хидыр-ага проводником был у ученых людей. Начальник — высокий мужчина, русский, а борода черная-черная, как у туркмена. Он и его товарищи искали для воды путь — где лучше пускать аму-дарьинскую воду в пески. Десять верблюдов у них было и пять ишаков. Хидыр-ага водил их от колодца к колодцу. Он, сын чабана, как дома в этих песках, каждый бархан знает, каждую тропу помнит…

Хидыр-ага кивнул, подтверждая его слова:

— Догры, правильно… В песках живу пятьдесят лет… Начальник был хороший человек — ягши адам. Хотел повернуть Аму-Дарью, привести сюда большую воду. Все туркмены уважали его, знали Сувгетирен[7]

. Ты живешь Ашхабад, не видел его, не знаешь, где он?

— Нет, — ответил я огорченно.

Мне очень хотелось порадовать старика, сказать, что я встречал Сувгетирена, одного из тех мужественных и стойких, закаленных каракумских пионеров, которые были просто одержимы мечтой досыта напоить эту землю.

Давным-давно прошли их караваны по пустыне, ветер замел их тропы, но следы изыскателей не затерялись. Может быть, Хидыр-ага был проводником у инженера Павликовского, чья партия работала в этих краях зимой 1924 и летом 1925 года. Перед Павликовским была поставлена важная и трудная задача — отыскать и исследовать Келифский Узбой, о котором в те годы имелось очень смутное представление.

Павликовский отыскал Узбой и убедился в том, что воду можно без особых затрат провести на добрые сто километров в глубь пустыни. Он исследовал все многочисленные лощины, стремясь найти наикратчайший путь от одной к другой, определил примерный объем земляных работ. Для Павликовского и его товарищей не было большей драгоценности, чем потрепанный измерительный журнал, где были записаны координаты, определяющие трассу; цифры эти представляли огромную ценность для будущих проектировщиков. Не менее бережно хранили изыскатели бутылки с водой, взятой для проб везде, где делались почвенные разрезы, пробивались шурфы. Изыскатели могли бы не пить трое суток, но никому и в голову бы не пришло откупорить одну из этих бутылок с этикетками.