На суше и на море. 1962. Выпуск 3

Обо всем этом рассказывает мне Катя — красивая девочка-школьница, дочь Амуне. Катя считает меня своей старой знакомой: она на «Чкалове» возвращалась из лагеря и еще на теплоходе приметила меня. «Из-за полушубка!» — соображаю я. И угадываю.

— Я только сперва думала, что вы вербованная… — смущенно добавляет Катя.

Но у меня уже выработался свой прием на такой случай.

— Это мне «чкаловцы» дали полушубок, — объясняю я. — Знаешь, какой теплый. Померь!

Катя охотно надевает капитанский полушубок. Он действительно теплый. И это всех примиряет с пим. Его перестают замечать.

— До тех пор, пока вы не побываете в Норильске, у вас не будет верного представления о Севере, — говорит доктор Иван Алексеевич. Он мне рассказывает об одном из крупных норильских рудников.

Ну почему он мне так не нравится, этот доктор?

— Нашу Катю учить стоит, — как бы раздумывая, замечает Катин дед Лампай Бакулович. — Она, что на нее затратят, всегда вернет. Она даже учительницей стать сможет. Не то, что некоторые…

О ком он думает? Кто эти «некоторые»?

В местной школе учатся дети и ненцев, и саха, и нганасан. Обучение ведется на русском языке. Но как обучить малыша алфавиту, как учить его складывать и вычитать числа, когда он привезен из далекого стойбища и не понимает по-русски?

Таймырские учителя нашли выход. Здесь обучение начинают не с семи, а с шести лет. Малыша, не знающего русского языка, привозят в интернат, его зачисляют в нулевую группу. Год его учат только одному — говорить по-русски. А через год он идет в первый класс и учится наравне со всеми. Оттого и успеваемость в первых классах хорошая, ровная.

Много времени спустя мне привелось побывать в Горной Шории. Одна учительница жаловалась на то, как трудно учить ребятишек с гор.

— Они же не знают русского языка, разве угнаться им за русскими ребятами! И весь класс тянут назад.

Я рассказала ей о таймырских учителях.

— Что вы! — испугалась учительница. — С семилетними не знаю как маемся, а если еще шестилеток брать, совсем в нянек превратимся!

«А! — подумала я. — Ты из той же породы, что проводница на «Чкалове»!»

…Майко стоит и нетерпеливо постукивает себя бичом по сапогам. Он в нарядной, отделанной орнаментом из разных мехов парке и заячьей шапке.

— Ну, поехали, что ли!

В санки впряжены пять оленей. Я сажусь и сразу же понимаю, что возничий мой из лихачей: гонит оленей без разбору — кочки так кочки, ямы так ямы, в ручьи с размаху и так же из них наверх, на гору, и снова вниз. Держусь обеими руками и только стараюсь сориентироваться: если свалюсь, куда же идти? К счастью, не свалилась…

Вот и стадо. Это личные олени колхозников. Нежные важенки, трогательные телята, величественные быки. Олени совсем ручные, я хожу среди стада, глажу телят, кормлю их взятым с собой присоленым хлебом. Большой белый бык снисходительно следит за мной. Рога у оленей бархатные, мягкие…

Живет Майко с женой Гули в палатке, а неподалеку на холме стоит их пустой балок. Сейчас ведь лето! У Майко гостит Жарок, молодой охотник. Увидев меня, он поворачивается и уходит в тундру. Это удивляет меня, мы с Жарком знакомы, он лежал в больнице, и мы с ним не раз разговаривали. Такой милый парень, очень приветливый!

Майко прекрасно говорит по-русски. Оказывается, где он только не учился! И школу колхозных кадров окончил (на председателя учился), и курсы оленеводов, и комсомольских работников! Два года работал вторым секретарем райкома комсомола.

— А теперь работаете пастухом? — осторожно спрашиваю я.

— А меня отовсюду выгоняли! — смеется Майко. — За пьянку!

Ну, веселого-то тут мало…

Возвращается Жарок. Он принес мне из тундры несколько ярких, как огоньки, цветков. Эти цветы так и называются — «жарки»… Его тезки.

— Не слышали, — опрашивает меня Майко, — в Дудинке собирались сельскохозяйственный техникум открывать, откроют в этом году? Хочу поступить.

— На заочное отделение?

— Зачем? На очное. Стипендию дадут, питание, обмундирование, буду на полном государственном обеспечении!

Я взглядываю на Жарка. Он покраснел и смотрит в сторону.

Обратно я решаю идти пешком. Только не тундрой, а берегом. До Енисея меня провожают все трое: Майко, Гули, Жарок, потом Майко и Гули возвращаются. Мы с Жарком разговариваем о ненецком языке.

— В ненецком языке много русских слов, — говорит Жарок.

— Новые слова — «журнал», «книга», «агитпункт»?

— Да. И «сахар», «масло», «товар», «консервы». Раньше ненцы таких слов не знали. А «водка», «соль», «табак» — знали. Купцы завозили. И эти слова есть в ненецком языке.

— Вы дружите с Майко, Жарок?

— Нет. Он же стиляга.

От неожиданности я останавливаюсь. Майко не носит ультраузких брюк, он, вероятно, не знает о существовании рок-н-ролла, одет он в одежды из оленьих шкур, и все-таки он несомненно стиляга.

— Почему его всюду посылают учиться?

Жарок медлит с ответом.

— Неправильно это. Теперь поняли. Знаете, хороший работник в колхозе нужен, его на несколько лет отпускать жалко… Да и не каждый может поехать — стариков кормить надо. А Майко все равно…

— Вы охотник, Жарок. На кого вы любите охотиться?

— Я добываю любого зверя. Но бить люблю волка.