Совсем не так представлял себе охоту Молчанов. Хорошо Буслаеву. У него отличный карабин, и первая пуля, пробившая медвежий череп, конечно же решила все. Молчанов это понимал и тем более чувствовал разочарование. О такой охоте не-* чего будет рассказать!
Пока Молчанов перенес с табора мешки, поставил палатку, Буслаев с Дабагиром возились с медведем: снимали шкуру, разделывали тушу. Это трудная и малопривлекательная работа. Зверь был крупный, ножи тупились, и дело подвигалось медленно.
Молчанов подошел помочь. Его тревожила мысль: вдруг он промахнулся! Увидев, что в звере четыре пробоины, он облегченно вздохнул.
— У нас есть вроде сказки, — не оставляя работы, сказал Дабагир. — Будто давно это было. Может, триста лет, может, тысячу. В негидальском селе жила красивая девушка. Как-то пошла она по ягоду и не вернулась. Заблудилась, однако, или зверь задавил, так подумали. Долго ее искали, но не нашли. Пропала девушка. Прошло десять зим, выросли ее младшие братья. Они стали хорошими охотниками и однажды подняли из берлоги медведя. Зверь услышал охотников и сам выскочил на них. Старший брат не растерялся и тут же убил его из ружья…
— Вот видишь, — прервал Дабагира Молчанов, — а ты говоришь давно. Давно и ружей не было.
— Не знаю, как старики говорили, так и я. Только убили они медведя, смотрят, лезет из берлоги медведица и закрывает лапой свои глаза, будто плачет. Засмотрелся на нее Чуко — так старшего брата звали, а младший в это время ударил медведицу гидой в самое сердце. Подошли братья, перевернули ее на спину, а у нее на шее голубые бусы их сестры, — Дабагир усмехнулся, покачал головой: — Однако, неправда все это. Не может быть, чтобы человек с медведем жил. Но старики говорили, будто было такое — нашу девушку медведь в жены брал, и она шерстью обросла…
Скрылось солнце за сопкой. Долина погрузилась в голубую мглу. Раскаленное небо гасло долго и неохотно. Далекая, самая высокая горная вершина казалась островком среди топившего землю синего сумеречного моря. Потом утонул и остров. Ночь полонила землю.
Управившись с разделкой туши, охотники сидели у костра.
— Дабагир, покричи сохатого, — попросил Молчанов.
— Зачем? Мясо есть, что будешь делать, если придет?
— Посмотрим, и все.
Дабагир усмехнулся.
— Он придет, сердиться будет. Собаки увидят, за ним в тайгу убегут, полмесяца домой не придут. Не буду кричать.
Проглянули звезды. Пала роса — предвестница ночного заморозка. Буслаев зябко запахнул на себе куртку.
Глава десятая
У Молчанова была горячая пора: приходилось десятками вскрывать тушки гиблых карасей. У всех одно и то же — какой-то незнакомый Молчанову гельминт. Рассматривая его в микроскоп и диктуя Гале записи по-латыни в журнал, Молчанов видел одного и того же паразита — полупрозрачного, поражающего брюшную полость рыбы. Мало того, неизвестно было, что это за гельминт, Молчанов не мог сказать, развивается ли он в живой рыбе или после того, как она погибнет? И от чего гибнет карась — от этого паразита или по иной причине? Галя ведрами вываливала в яму вскрытые тушки карасей, а разгадка не приближалась ни на шаг. До сих пор Молчанов не знал, кто является распространителем этого паразита: рыбы, животные, птицы или выращивала его водная среда озера. Надо было взять на пробу и живую рыбу, населяющую озеро, и ондатру, и чаек, которые питались преимущественно рыбой Чукчагирского озера.
Молчанов обладал завидным упорством, без которого немыслим ученый, из груды руды выбирающий крупицу истины. Он днями просиживал за микроскопом, вглядываясь в извивы паразита, распластанного на стекле в капле жидкости, зарисовывая наиболее характерные экземпляры. Сказать с определенностью, новый ли это вид паразита или уже известный, можно было, только поработав в Академии над архивами прежних амурских экспедиций, просмотрев все печатные материалы по гельминтам. Для этого надо было явиться в Москву во всеоружии, имея на руках как можно больше собранных материалов.
Молчанов поднимался чуть свет, будил Галю. Вдвоем они ехали проверять сетки. На берегах обилие снулого карася, а в сетке, как назло, почти сплошь крупная, здоровая щука, изредка сом, косатка-скрипун. Судя по их величине, озеро обладало большими запасами корма как для хищных, так и для других рыб.
Молчанов, чертыхаясь, выпутывал из сетки колючих косаток, сердито швырял их на дно лодки. Коченели на ветру мокрые руки, лодку раскачивало.
— Да держи ты как следует лодку! — покрикивал он на Галю, забывая порой, что ему надо благодарить судьбу, пославшую в помощницы девушку, умеющую не только грести и управлять лодкой, но и ставить сети, выбирать их не хуже рыбака.
Галя молча подтягивала лодку бортом вплотную к балберам и принималась помогать. Когда один придерживал сеть, дело подвигалось лучше.
— Не понимаю, куда подевался карась? — недоумевал Молчанов. — Щука и щука. Вон, смотри, мы еще не освободили до конца сеть, а одна уже воткнулась!
— Отец говорит, карась уходит под плавни. Там и зимует.
— Не может этого быть. Задохнется.
— Ольджикан местами даже в сильные морозы не замерзает.