На суше и на море - 1963

Ясно, Тянь-Шань. Мы многое узнали о тебе и о себе за этот месяц пути. И мы обязательно вернемся. Ясная прохладная ночь с огромными звездами, ясные добрые чувства друг к другу, уходящие далеко вперед мечты. Ясно, Тянь-шань! В медленно стынущем воздухе ровно, без искр горит огонь последнего походного ночлега. Уже все сказано, спето, а никто не решается первым встать, уйти…

Киргизское море

Автобус, поднимая густую пыль, минует пустынное устье ущелья, и перед нами все шире развертывается огромная ласковая голубизна. Иссык-Куль! Мы шестеро стоим на его берегу, пыльные, в коробящихся от пота ковбойках, и заранее блаженно вздрагиваем от предстоящего прикосновения маленьких прохладных волн.

Каждый вносит в освоение Иссык-Куля нечто свое. Таня, на ходу выскальзывая из ботинок и брюк, плюхается в воду. Потом, из воды уже, на берег летит в намокшем виде остальная часть одежды. Танина голова крутится в озере, удаляясь от берега. Нина на пути к воде успевает снять все, что надо, кроме часов. Их она с лебединым криком окунает и выносит на берег сушить. Алеша входит в воду по пояс, громко кричит «Алга»[3] и, стоя на месте, горстями поливает плечи. Костя зачем-то пробует воду на вкус и ныряет в нее головой. Борик, как всегда, медлителен. Выбирает плоский камень, садится на него. Камень оказывается недостаточно плоским и заменяется другим. Затем Боря тщательно, в причудливой последовательности снимает разные части одежды и прячет каждую под особый камень (потом будет спрашивать у всех, где его левый носок). Охлопав ладонями могучее тело, Боря заходит в воду и ложится на нее, почти не погружаясь. В этом положении он может читать газеты, задавать свои ужасные вопросы, спать.

А я — я хлопочу и сияю, как счастливый хозяин на новоселье. «Ну что, Тань, хороша водичка?! Видал, Костя, — соленая! Ну не такая, как в море, преснее. Но это даже лучше в случае чего пить можно. Ты чего, Алеша? Ты плыви, тут неглубоко. Это на середине семьсот метров, а здесь меньше. А это ракушки. А вон рыбка дохлая — значит, водится…»

Еще одно солнечное утро… Впрочем, все четыре следующих дня на Иссык-Куле были солнечными и в памяти слились в одну яркую, немного ленивую картину. Мы купаемся, бродим, пьем кумыс. Ровный, густой загар стирает с плеч и спин белые пятна от рюкзаков. Наши тела теперь похожи на отполированные горной рекой камни. Облазили пещеры в устье ущелья Джуку. Нина в поисках своих путей залезла до половины в узкую непролазную нору и глухо запросила оттуда, чтобы ее вытянули за ноги. Пробуем ловить рыбу. Поймали одну, но я ее пожалел и выпустил. Таня, разъярясь, идет к рыбакам, возвращается со связкой рыбин и варит замечательную уху. К ней мы присоединяем две бутылки веселого плодово-ягодного вина и устраиваем на берегу пир и концерт самодеятельности.

Костя ходит на руках и заканчивает номер падением в костер. Таня под аккомпанемент из мисок и кастрюль исполняет танцы разных народов. Нина, одетая гадалкой, предсказывает всем счастливую судьбу: отпуск в августе, дальнюю дорогу, брезентовый дом. Мы с Алешей читаем стихи — свои, Саади и других хороших поэтов. Всех затмил Боря. Он ложится на воду, ставит себе на грудь миску ухи и под общую овацию спокойно хлебает ее большой ложкой. Заканчиваем пением нашего походного гимна:

Путник, идущий вдальпо тропам горным,Будет прямым всегда

и непокорным.Дружным в пути легка любая ноша.Верного друга рукаВсего дороже…

И вот, свежевыстиранные, нарядные, мы сидим в последний раз у дороги. Первый же шофер, не устояв перед Таниной грацией, лихо тормозит и на адской скорости привозит нас в Пржевальск. День проводим в музеях, парке, чайханах этого зеленого, одноэтажного, давно полюбившегося мне, а теперь и всем остальным, городка. Ищем сувениры. Но во всех магазинах всех городов лежат одни и те же грубые мраморные поделки, золоченые брошки, аляповатые увесистые пудреницы. Изделия местных промыслов увидишь только в музеях, а купить их проще всего во время национальной декады в Москве.

Маленький аэропорт, утонувший в огромных тополях. Рев моторов, незаметный переход от земли к воздуху, развертывающаяся внизу цветная карта хребтов, рек, озер, Видны Каркара, Терскей, в дымке далекий Сарыджаз. Этот путь, сверху такой маленький, мы прошли за двадцать пять ярких дней, отметив его каплями пота, горстями пепла от костров и, может быть, воспоминаниями о «веселых москвичах» у повстречавшихся чабанов, геологов, шоферов — хороших, сильных людей, для которых пути по Тянь-Шаню не отдых, а долгая, трудная работа. Их крепкие рукопожатия, щедрое гостеприимство, веселая помощь — большая честь для нас.

Последние складки гор уходят из-под крыла.

Чем закончить дневник? Да тем же, чем начал: дружище, турист, неспокойная душа, верный товарищ, веселый, любопытный и неутомимый!