На суше и на море - 1969

Это было удивительное племя. Светлокожие, как мало кто в Полинезии, статные, с правильными чертами лица, фатухивцы походили внешне на арабов. Быть может, они были единственными в Океании, кто признавал женщину равноправным членом общества. Вернее сказать, у них существовал логически обоснованный культ женщины. Она дарует жизнь и потому является посланцем богов на земле — ей нужно поклоняться. В ней все самое прекрасное — поэтому ее нужно ценить. Она слабее мужчины, но, если воин идет на войну, дома его заменяет жена — поэтому к ней нужно относиться с почтением. Если муж недостаточно ласково или без должного уважения обращался с женой, он заслуживал всеобщего осуждения. А если жена изменяла мужу, то в этом был виноват он сам, ибо верность женщины нужно заслужить. Для женщин было только два табу: им не позволялось есть мясо и плавать на лодке.

Фатухивцы были отважные воины и великолепные мореходы, чьи катамараны совершали набеги на дальние острова Полинезии. Умели строить грандиозные сооружения из камня, высекать в скалах величественные скульптуры. Занимались земледелием, рыболовством, любили песни, пляски и в общем были незлобивы. Но все это не мешало им оставаться каннибалами.

Фату-Хива наводила ужас, ее обходили десятой дорогой.

Надо было такому случиться, чтобы бригантину Дэвиса в ту памятную ночь 1887 года выбросило именно на этот остров.

В душе Джона густело отчаяние. Он думал о побеге, но дороги назад отсюда не было.

Триста лет реял над океанами роджер рода Дэвисов, триста лет хранила его удача. Двух Дэвисов повесили, трое погибли в бою. Но то были не те, кому отцы завещали свой флаг. Дэвисы, плававшие под роджером Джереми, поражений не знали. И вот такой конец.

Уже в воротах крепости Джон снова вспомнил убитого им альбатроса. На миг ему показалось, что черная птица витает над ним. Его взвинченные нервы медленно расслаблялись.

Если бы в тот момент ему кто-нибудь сказал, что его звезда не так уж трагична и для него в общем все закончится благополучно, он бы, конечно, не поверил. Как всякий обреченный, он еще на что-то надеялся, но разум надежду отвергал.

Крепостная стена окружала утопающий в зелени поселок — несколько десятков бамбуковых хижин с высокими стрельчатыми крышами и увитыми цветами верандами. Они стояли на плоских каменных фундаментах, словно на широких продолговатых столах. Перед каждой хижиной в выступающей части фундамента, которая служила двором, была выдолблена овальная чаща — бассейн для купания.

Пленников несли к центру поселка, на большую, обсаженную цветущими кустарниками площадь, запруженную в этот час народом. Пропуская воинов с клетками, толпа поспешно расступалась.

В конце площади на застеленном голубыми циновками дощатом помосте, поджав под себя ноги, сидел плечистый седой маркизанец, все тело которого — даже губы, веки и мочки ушей — было в татуировке. В руках он держал украшенную резьбой и жемчугом бамбуковую палочку — символ власти вождя. По бокам старого маркизанца и за его спиной стояли три мальчика с опахалами из пальмовых листьев.

В торжественной тишине подойдя к помосту, длинная процессия с клетками остановилась. Один из воинов, очевидно старший, размахивая руками, начал возбужденно что-то рассказывать вождю. Вероятно, о том, как ловко они захватили столько пленников. Вождь слушал, одобрительно покачивая головой. Лицо его было внимательным и строгим. Потом он вдруг встрепенулся. Джон услышал, как он нетерпеливо воскликнул:

— Хамаи! Несите сюда!

Вся толпа сразу взволновалась, все стали кричать:

— Эна оиа! Эна оиа! Вот он! Вот он!

Джон замер в тревоге. Он понял, что речь идет о маленьком Томе.

Измученный бессонной ночью и всем пережитым за эти сутки, мальчик все еще держался с вызывающим бесстрашием. Когда его клетку поднесли к вождю, он презрительно сказал:

— Каоха, таипи! Здравствуй, людоед! — На «Флайинг стар» эти два полинезийских слова знали все.

От неожиданности вождь сначала оторопел. Потом он хмыкнул, улыбнулся и наконец разразился громким хохотом.

— Оиа тане, оиа тане, — надрываясь от хохота, повторял он.

Не зная, что это значит, Том растерялся. Увидев рядом с собой клетку капитана, вдруг всхлипнул.

— Сэр, что ему нужно?

— Он говорит, Томми, что ты настоящий мужчина. Держись, мой мальчик.

В глазах юнги блеснула беспомощная ненависть.

— Проклятые таипи!

Позже, вспоминая те минуты, Джон подшучивал над Томом. Юный корсар упустил прекрасную возможность стать принцем каннибалов.

Мальчик так понравился старому вождю, что он решил усыновить его. Объявив об этом на всю площадь, он приказал выпустить Тома из клетки и предоставить ему полную свободу.

— Вы слышали, — говорил он, обращаясь к толпе, — он умеет говорить. Мои воины слышали его песни, он настоящий мужчина. Я буду его отцом, пусть это знают все.

Но тут выяснилось, что языка маркизанцев Том не понимает. Все сказанное вождем мальчику переводил Джон.

Вождь озадаченно нахмурился. То, что «говорить умел» Джон, его почему-то не удивляло.