На суше и на море - 1972

_{На кладбище в пустыне мы нашли даму 1600-летнего возраста, которая передана в настоящее время музею доисторических культур в г. Орхус}

_{Вид из окон «храма с тремя окнами» в Мачу-Пикчу}

_{Крепость Саксауаман близ Куско в Перу}

_{Перу. Мачу-Пикчу}

_{Пастух гонит своих лам мимо крепости Саксауаман}

_{Лодка из тростника на озере Титикака. В далеком прошлом парус делали тоже из тростника, а сейчас, как правило, используют холст}

Леонид Щипко

ПЕСЕЦ УБЕГАЕТ В ТУНДРУ

Рассказ

Рис. В. Сурикова

В ожидании самолета, который должен был доставить его к избушке на мысе Дика, Власин околачивался в Хатанге. Настроение у него было прескверное, как всегда при возвращении из отпуска. Не любил Власин отпуск, но каждый раз, когда подходило время, отправлялся в далекую подмосковную деревню, из которой четверть века назад, семнадцатилетним пареньком, впервые приехал в Хатангу. В отпускное время он не знал чем заняться. То со знакомым выпьет чарку, то с родственником, а то и с соседом… Противное дело. Бледный, исхудавший и полубольной возвращается Власин на Таймыр. Тут бы скорее в самолет — и к своей заснеженной, заледенелой избушке на берегу моря. В сенях с прошлого года лежат дровишки, а в углу бочка угля. Пару поленьев в печку — и затрещит, засвистит в трубе, через десять минут хоть в одной рубашке сиди: жара. Пройдет день-два, отоспится, на добрых харчишках отъестся Лешка, весь хмельной дух из него выйдет, вновь руки и ноги нальются упругой силой.

Промышленник сидел и хмуро наблюдал за суетой в хатангской столовой. Завтра не будет ни этой столовой, ни этих суетливых людей. Останется он совершенно один на своем участке, который тянется к северу до самого полюса. Правда, так далеко Власин не заходил, но, если бы вздумалось, некому его остановить. За его жильем ни одной избушки, ни одного человека, только лед, ветер и мороз. Он самый северный охотник мира.

Северный полюс Власина мало интересует. Обычно он ездит вдоль побережья на северо-запад километров на сто и к югу на столько же. И слыл он на Таймыре самым удачливым охотником. Доволен был своей судьбой Власин. Только в последнее время, когда перевалило за четвертый десяток, появилось какое-то беспокойство. В тягость стали темнота долгой арктической зимы, вой пурги, пустынность и одиночество. Власин сам дивился, что с ним. Не поддавался тоске, но она все больше захватывала душу мягкими лапами какой-то расслабленности и лености… Охота не ладилась; и весной самолетом, прилетевшим за пушниной, он вылетел в Хатангу. А оттуда махнул в свою подмосковную деревушку, в которой жила бывшая жена. Она так и не смогла привыкнуть к дикой жизни на берегу моря Лаптевых, а ему скучно было в Подмосковье. Года три они промаялись: он здесь, а она там. Разошлись спокойно, без скандалов. Но рос сынишка. И было ему уже семнадцать, как и Власину в ту пору, когда он приехал на Таймыр.

Вернулся Власин с сыном, и промышляли они вместе почти год. А тут призыв в армию, и вновь остался один. Власина и тянуло к своему зимовью, и было как-то тоскливо остаться одному в темноте и пустынности арктической зимы.

В столовую вошли две молодухи. Одна рыжеватая, толстогубая, другая смуглянка, с продолговатыми глазами и чуточку выпирающими скулами. Эта смуглость и скуластость указывали на примесь долганской крови. Власин знал обеих. Они работали прачками в местной больнице. Иногда он видел их в компании с рыбаками, возвращавшимися с промысла, или промышленниками, когда те приезжали в Хатангу.

Взяли подружки только по миске супу и налегали главным образом на хлеб, огромные ломти которого громоздились на краю подноса. «На мели, чертовки», — добродушно подумал Власин.

— Угощайтесь, — кивнул на свои закуски.

Не ожидая повторного приглашения, они подсели с двух сторон и затарахтели о каких-то своих делах. Власин не вслушивался, но ему приятно было слышать рядом женские голоса, смотреть в румяное, с блестящими глазами лицо смуглянки. Волосы у нее матово-черные, как небо зимней ночью, подстрижены по-мальчишески коротко.

Скоро подружки раскраснелись, защебетали еще бойчее, и Власин не заметил, как очутился в их комнатушке, маленькой, беленькой, но в невообразимом беспорядке. Власин поморщился: не терпел неряшества, да и запах раздражал: крепких духов, пудры и еще какой-то косметики. У него в избе пахло только псиной да табаком.

Денег у Власина не было, а требовалось угощение. Контора рыбкоопа уже закрыта — аванса не взять, сберкасса тоже на замке. И вдруг он сказал:

— Продайте мои портянки.