На суше и на море - 1974

Резким толчком сталкиваем вниз «заброску». В ней килограммов триста. Ящики и мешки сначала по инерции летят рядом, потом по крутой касательной сваливаются в пике. Успеваю заметить, как трепещут маркировочные ленточки на ящиках. Бочка падает в снег, подпрыгивает и глубоко, метра на полтора, уходит в наст.

…Под нами — Памирское фирновое плато. Там, внизу, группа альпинистов. Они должны принять нашу «заброску», перетащить грузы в снежные пещеры.

МИ-4 летит со снятыми задними створками. Мы с механиком надежно застрахованы грудной обвязкой. В гондолу врывается ветер с плато, он пахнет снегом, высотой. Чем выше, тем холоднее. Этот холод приятен здесь, в Таджикистане. Внизу все дышит тяжкой жарой, а наверху горный ветер напоминает человеку с севера морозный звон русских равнин.

Видна цепочка медленно бредущих альпинистов. Вот и снежная гряда, здесь будут пещеры.

— Сброс! — снова командует Иванов.

Груз падает в нескольких метрах от тропы, к нему подбегают люди, вытаскивают ящики из-под снега.

В вертолете трудно дышать — высота 6000 метров, а мы без кислородных приборов. Но что там одышка, когда под нами распахнулся весь Памир!

Могучие каменные кряжи, широкоплечие фирновые поля, громадные морены. С грохотом срываются в пропасть снежные карнизы, бурлит красная вода в гигантских саях — ложах временных водотоков.

Памир — окаменевшее эхо веков. Здесь чувствуешь, как мир идет из бездны времени в бездну времени.

Мощные хребты тают в далекой синей дымке, языки ледников опоясывают скальные бастионы, словно связующие нити между снегами вершин и теплыми долинами Таджикистана.

Узнаю знакомые по прошлым экспедициям ледники Беляева, Москвина. Виден Сурковый лагерь — приют альпинистов. С высоты около 7000 метров вдали виднеются синие горы — там Афганистан. А прямо под нами на боковой морене ледника Фортам-бек едва различимы крохотные палатки нашего базового лагеря.

Вертолет начинает снижаться широкими кругами. Болит голова — то ли от резкого перепада давления, то ли от обилия впечатлений. Вон далеко внизу зеленая лужайка, флаги Альпиниады.

Все ближе и ближе буква «Т», выложенная из обломков скал, ровный строй палаток. До земли сто метров, пятьдесят… толчок, пробежка — и мы снова в базовом лагере.

Давно известно, что экспедиция — это подготовка. Для руководителей Альпиниады восхождение началось задолго до того, как первые альпинисты появились в базовом лагере. Трудно даже перечислить все то, что было сделано. Вот несколько записок начальника экспедиции заслуженного мастера спорта В. М. Абалакова. Эти записки, адресованные его заместителю заслуженному мастеру спорта А. Г. Овчинникову, Абалаков пересылал вертолетом вниз, в Джиргаталь.

«5 июля 1972 года. Поляна Сулоева была болотистой, пришлось провести мелиорацию, теперь стало почти сухо, можно размещаться. Очистили территории от прошлогоднего мусора, подготовили погреб для овощей.

6 июля. Тренеры на рассвете вышли на очистку и опериливание (навешивание перил. — Ф. С.) ребра Буревестника до Верблюда (ночевка на 5200.— Ф. С.). Старые веревки глубоко под снегом, придется их откапывать. Пришлите в лагерь большие палатки, стройматериалы и хорошо акклиматизировавшихся ребят — человек 6–8 — для строительных работ.

8 июля…

Дела идут, все работают, копают, ставят «город», дежурят по кухне, сортируют грузы и т. п. По внешнему виду народ чувствует себя прекрасно, грузы от вертолета таскают ходко, аппетит отменный».

Кто не слышал об авторе этих записок? Имя этого замечательного советского горовосходителя овеяно легендами. Мне довелось близко познакомиться с Абалаковым во время Альпиниады.

Виталий Михайлович сухощав, всегда собран, подтянут. В лагере он носил обычную штормовку, кеды. Ни разу не видел я его в новомодном эластике. Жил он в низенькой и неудобной палатке-памирке в базовом лагере, не признавая никаких модерновых двухкомнатных шатров. Каждое утро в любую погоду купался в ледяном ручье.

Абалаков часто повторяет слова Суворова: «Чем больше удобств, тем меньше храбрости». Они чем-то похожи, видимо солдатской неприхотливостью, верой в русского чудо-богатыря, острым, порой ехидным словцом… Но говорит Абалаков всегда в открытую: сказывается сибирский характер, родом он красноярец.

— Я много ходил в горах вместе с Виталием, — сказал мне однажды ветеран альпинизма Михаил Иванович Ануфриков. — Это было трудно, зато всегда надежно.

Да, Абалаков в горах суров, крут, но прежде всего по отношению к самому себе. Он знает, что только так можно победить свою собственную слабость и великую силу гор.

Мне часто приходилось слушать переговоры Абалакова по рации с восходителями. Сидя в базовом лагере, он быстро ориентировался в обстановке наверху, принимал верное решение так, будто сам находился в гуще событий. В назначенные часы в эфире слышались позывные Виталия Михайловича — «Интер», и альпинисты знали: что бы ни случилось, «Интер» бессменно у рации, он все знает, всегда поможет.