Клубневое растение перуанских индейцев, которое вывез и описал в Испанской хронике о Перу (1550 год) Пьер Сиеса, на своей родине называлось паппа (или папа). Однако на Американском континенте ость и другое клубневое растение, тоже из семейства пасленовых, только совсем иное по вкусу: патата, сладкий картофель. Он тоже был завезен в Европу, по по прижился из-за неблагоприятных климатических условий. И, конечно, эти два похожих слова, означавших родственные клубни, испанцы сразу же перепутали, что было почти неизбежно. Патата в устах испанцев превратилось в батата. Потом это растение вместе с названием переняли у испанцев англичане из колонии Виргинии, и в их произношении батата стало
Монахи, ведавшие больницей в Севилье, оказались, надо сказать, смекалистыми. Получив из американских колоний груз бататов, они сообразили, что им нужно самим выращивать эти съедобные клубни, если те примутся. Клубни принялись. И вот вокруг Севильи на грядках запестрели белые и желтые цветы.
За всю первую половину XVII века эта новая культура распространилась мало, даже в Испании. В то время было только две категории ее потребителей: бедняки и солдаты. При беспросветной нужде будешь есть что угодно, у солдат же все определяется дисциплиной.
После раздела империи Карла V за испанцами сохранялись многие владения в Италии, Нидерландах, Франш-Контэ, где они держали гарнизоны. А во время Тридцатилетней войны испанцы и австрийцы вводят в Германию и Швейцарию войска наемных солдат из всех стран, в том числе и испанских пехотинцев, которые уже давно привыкли к бататам и возили их с собой в фургонах. Итальянские и швейцарские крестьяне, вступавшие в общение с солдатами, отнеслись к клубням подозрительно, но в Германии все было иначе.
В хрониках Тридцатилетней войны есть очень страшные записи. В 1640 году, когда война шла уже двадцать третий год, в некоторых местностях «можно было пройти много миль и не встретить ни человека, ни зверя, ни даже воробья: уцелевшие в деревнях дома завалены трупами и падалью. Мужчины, женщины, дети, слуги, лошади, свиньи, коровы лежат бок о бок или вповалку, задушенные чумой и другими болезнями. Все кишит червями, исклевано птицами, объедено волками и собаками, потому что нет никого, кто бы похоронил людей, пожалел их и оплакал». Кое-где посреди таких кладбищ бродили настоящие призраки, питались травой и кореньями, бывали случаи каннибализма. А теперь вообразите среди всего этого кошмара приход в Саксонию и Вестфалию испанских солдат. Когда они протягивали крестьянам картошку, те ели ее прямо так, сырую, и плакали от радости. Немного спустя они стали ее выращивать.
В XVII веке картофель был принят еще одной страной — Ирландией. Нищей католической Ирландией, отторженной от мира, забитой и задавленной англичанами, живущей всегда под угрозой голода. Когда в 1664 году Джон Форстер выпустил сочинение под названием «Выращивание картофеля увеличит благосостояние Англии», над ним смеялись. Автор осмелился предложить английским крестьянам последовать примеру ирландцев. От этой пищи бедняков англичане отвернулись с презрением. Однако они согласились принять ее как корм для скота.
Ни на что не похожий
. Вы можете спросить: откуда же взялось такое отвращение? Почему европейцы принимают картофель только в принудительном порядке или под угрозой голодной смерти? Отвращение это нам теперь не попятно. Но попробуем все-таки кое в чем разобраться.Прежде всего надо сказать, что картофель тогда был абсолютной диковинкой. По внешнему виду его не с чем было сравнивать, разве что с трюфелями. Но трюфели — это роскошь, редкий деликатес. Картофель не был похож на то овощи, которые европейцы с незапамятных времен клали в свой суп: бобы, горох. А вот фасоль, родственница этих стручковых, была принята сразу.
— Извините, — скажете вы, — но ведь картофель можно положить в суп с таким же успехом. Од даже подходит для этого гораздо больше, чем бобы и горох.
Верно. Но следует учесть еще одно обстоятельство. Когда картофель попал в Европу, он не только не был похож на что-то вполне привычное (исключая трюфели), он совершенно не был похож и на тот картофель, какой мы знаем сегодня.
Картофелины были совсем маленькие (мелкие трюфели), никому в голову не пришло их чистить, а картофель с шелухой был бы в супе мало приятен.
— В таком случае, почему же его не ели просто так, как отдельное овощное блюдо?