На суше и на море - 1985

Наша молодая гостья была безупречно вежлива, вполне искренна в своей благодарности за внимание к ней. Но вопросов не задавала.

До вокзала я провожал Элис вместе со своим товарищем, ученым Олегом Георгиевичем Сорохтиным. По пути мы рассказывали ей о нашем посещении Британского музея, я вспомнил о галетах Скотта.

— Скотта? — переспросила она. — У нас сейчас многие смотрят на него иными глазами. О нем говорят, что он понаделал ошибок, дал себя околпачить Амундсену, который поступил с ним нечестно.

В ее голосе проступили недобрые нотки.

— Вот они, кумиры, которым ставят монументы! К тому же все это — далекое прошлое. Мало кого всерьез может взволновать сегодня…

— Как же вы, Элис, решительно расправляетесь с монументами, — рассмеялся Сорохтин. — Вот и Скотту, и Амундсену досталось!

— А что мне до них и им до меня! Просто люди. Даже в героизме могут быть ничтожными.

— В таких условиях, как Антарктида, люди ничтожными не бывают, — сухо заметил Сорохтин.

Она почти с досадой возразила:

— Господи! Люди везде люди, где бы они ни находились, и мнение о них у меня не столь уж высокое. Вы-то откуда знаете, какими они там становятся?

— Видите ли, Элис, — вмешался я. — Олег Сорохтин, который сейчас перед вами, был в числе тех, кто впервые в истории человечества достиг в Антарктиде полюса недоступности: он знает, что говорит.

Элис, которая шла на полшага впереди, упорно глядя себе под ноги, вдруг бросила быстрый внимательный взгляд на моего товарища, словно увидела его впервые.

— Извините…

Помолчала. Вздохнула.

— Вам хорошо. У вас хотя бы есть воспоминания. И такие необычные. Полюс недоступности! У вас есть прошлое. А у таких, как я, — ничего: ни прошлого, ни будущего. Только настоящее…

* * *

С вокзала в порт мы шли с Сорохтиным пешком по кривым улочкам небольшого городка, приткнувшегося к белым скалам Альбиона. В палисадниках возле двухэтажных, тщательно выкрашенных, похожих на игрушечные домиков желтели нежные пучочки первых весенних нарциссов. На вершине холма, господствующего над городом, каменным обручем лежали массивные стены старинного рыцарского замка, в его узких решетчатых щелях-окнах, как в надрезах, живой плотью проблескивало солнце, заходящее за холмы. С Ла-Манша дул свежий ветер, из порта доносились вскрики буксиров, стрекот турбин стремительного, похожего на жука парома на воздушной подушке, уходящего к французскому берегу.

На набережной было пустынно, колючий ветер изгнал с нее праздных. Вдруг мы увидали монумент. На постаменте возвышалась бронзовая фигура человека в куртке, судя по всему кожаной, в старомодном кепи со спущенными ушами, в старомодных крагах. Слегка подавшись вперед, выставив твердый подбородок, он зорко вглядывался в свинцовый простор Ла-Манша. На цоколе прочитали: «Чарлз Стюард Ролсс. Первый человек, который перелетел Ла-Манш и вернулся обратно в одиночном полете 2 июня 1910 года».

Всего за день до этого перелета вот от этих же берегов ушло к берегам Антарктиды экспедиционное судно Роберта Фолконе Скотта. Через два года- оно вернулось обратно, но только без Скотта и четверых его товарищей.

Каждому свое.

— Послушай, а ты не забыл монумент в Данидине? Не забыл, что там было написано на плите?

— «…Когда спросят в последующее время сыны ваши отцов своих: «что значат эти камни?»…» Кажется, так…

— Кажется, так, — Сорохтин поправил очки и взглянул куда-то поверх моего плеча. — А ведь время это настало. Если не защищать прошлое, у них, молодых, в самом деле не будет будущего. Черт возьми, мы все-таки люди и что-то значим на этой планете — со всем своим прошлым — с хорошим и плохим, с удачами и ошибками, со всем, что нас делает людьми.

* * *

У борта стоял и глядел на город Евгений Михайлович Крепе.

— В замок ходили? — спросил живо. Искренне огорчился, когда узнал, что не ходили. — В вашей компании была англичанка. Почему же она вас туда не сводила?

— Видимо, не сочла нужным. Сказала, что сама в замок никогда не заглядывала.

— Не заглядывала? — изумился Крепе. — Вот странно! Это же замок четырнадцатого века! Седая старина. Интереснейшая коллекция предметов рыцарских времен — история древней Англии как на ладони.

— Вы были там?

На его губах проступила несколько смущенная улыбка, словно академик в чем-то извинялся.

— Да вот… добрался!

Добрался! Надо же! На холм к замку подъем крут — и молодому одолеть тяжеловато. А Евгению Михайловичу через две недели — 80! Удивительный человек. Крупный ученый, основатель нового направления в биологии, Герой Социалистического Труда. Трижды уходил на «Витязе» в разные годы в океан. И каждый раз кроме своих научных работ неизменно «разряжался» книгой для молодежи: об очередном путешествии — звал молодых в дорогу.