На суше и на море - 1986

После ужина мы снова взялись за работу: к утру нужно успеть снять и засолить шкуры. Несмотря на ночную прохладу, мы взмокли от работы. Ужасно устали пальцы, так как шкуру приходится постоянно натягивать и подрезать. Наконец приступаем к последней туше и в ней обнаруживаем пять яиц. Обычная скорлупа, белая и тонкая. По форме яйца напоминают утиные, но еще более продолговатые и похожи на коконы тутового шелкопряда. Каждое весит 80–90 граммов. Петронило укладывает их в корзину с илом — тоже на ферму. У некоторых крокодилов, но не у всех мы обнаружили внутри около 2–3 килограммов камней.

— Предполагают, что это балласт, — говорит Петронило, — он служит для быстрого погружения в минуты нападения на добычу.

Уже под утро легли спать. Я долго не мог заснуть, переполненный впечатлениями от всего, что мне довелось увидеть за эти такие обычные для моих друзей-кубинцев сутки.

Возвращение

Когда я улетал из Гаваны в Москву, Петронило пришел проводить меня и передал мне небольшую коробку.

— Это сувенир. На память о Кубе. Потом посмотрите.

Я сгорал от любопытства, но Петронило говорил:

— Хе-хе! Ничего, потерпите.

В самолете не сдержался, открыл коробку и не поверил своим глазам. Маленький живой, настоящий крокодильчик, удивленно посматривая на меня большими зеленоватыми глазами, открывал пасть, усыпанную мелкими зубками, и двигал хвостом…

С таким прекрасным «попутчиком» я вернулся в Москву.

* * *

Крокодильчик со временем занял свое место в зоопарке, а о незабываемых днях охоты на реке Сантьяго напоминает мне огромное чучело трехметрового крокодила у меня дома. Тот самый наш первый охотничий трофей, который мы добыли с Петронило и его сыном Пабло… Глядя на него, я вспоминаю об удивительных днях, проведенных в поисках крокодилов в непролазных зарослях мангровых лесов, цепко обхвативших узкое русло реки Сантьяго.

В этой, казалось бы, неприметной реке крокодилы, как и раньше, живут на свободе, но этим они обязаны прежде всего людям — прекрасным, мужественным, которых мне довелось повстречать на Кубе.

Владимир Бардин

В ПАСТИ ДРАКОНА

Очерк

Художник С. Астраханцев

1

За годы работы в Антарктиде всякое приключалось со мной и моими товарищами. Одни случаи позабылись, другие до сих пор в памяти, как будто все это было вчера…

Исследования в горах и на ледниках шестого континента уже сами по себе чреваты неожиданностями. А кроме того, что греха таить, случается порой рисковать, ошибаться, неверно оценивать обстановку, принимать опрометчивое решение, переоценивать свои силы… и нежданно-негаданно на тебя сваливается приключение.

…Мы работали тогда в горах Принца Чарльза на озере Радок. Место фантастическое. Гигантская впадина с крутыми склонами из гранита на западе и песчаника на востоке. Тектонический шов, провал в земной тверди, дно которого заполнено водой. Здесь, в глубине антарктического оазиса, среди хаоса каменных глыб, ничто не напоминало о могучем ледниковом покрове, со всех сторон окружавшем горный массив. Мы были, казалось, отрезаны от всего на свете.

Круглые сутки вокруг нас, задевая за соседние вершины, крутилось низкое полярное солнце. Даже в полночь можно было читать. Правда, четверо из нашей пятерки в это время спали. Лишь механик Борис, по прозвищу Железный Боб, страдавший бессонницей, наблюдал эту полуночную красоту. Он говорил, что мы много теряем: ночью в небе на облаках дивные краски, на вершинах курится поземка, будто седые пряди, а лед на озере так трещит, словно стреляют из пистолета. «Если бы не храп Будкина, — утверждал Борис, задорно поглядывая на посапывающего на раскладушке геолога, — то картина просто неземная».

Борис был фантазер и мечтатель, но это ничуть не мешало ему оставаться прекрасным механиком. В том, что нам удалось измерить глубину озера Радок, оказавшегося самым глубоким в Антарктиде — 346 метров, была немалая его заслуга. Лебедка, электростанция и прочее оборудование, которым мы пользовались, работали безотказно. А сам Борис, с виду щуплый, невысокий, обладал недюжинной силой и выносливостью, способен был свернуть горы, особенно если находился в настроении. Он присоединился к нашей группе, прибывшей в Антарктиду на летний период, после зимовки на Молодежной. Чуткий и отзывчивый, Борис всем своим существом был полной противоположностью насупленному Будкину, вечно всем недовольному.

Будкин работал, как он нам сообщил, по очень важной тематике. К нам он поэтому нисходил с высоты своего важного положения. Рот его кривился в иронической усмешке, когда кто-нибудь с жаром говорил о своей работе. Впрочем, чувство юмора у Будкина пропадало, если задевали его собственную персону. Вот и сейчас на безобидные слова Бориса о храпе он отреагировал без улыбки, сбросил с плеч малиновое одеяло и направился к выходу. Будкин был явно не в настроении. И не столько из-за того, что у него вдруг расстроился желудок. Он был раздосадован тем, что его, старшего по возрасту и, как он считал, наиболее опытного, не назначили начальником лагеря.