На суше и на море - 1986

С трудом пробравшись сквозь кусты, я увидел расчистку. Она вскрывала речные наносы у коренных пород и тянулась примерно метров на двадцать. Сверху нависал большой козырек из горной породы, заросшей кустарником. В одном месте часть козырька была уже обрушена и лежала возле забоя, образовав высокий холмик. По всему было видно, что весь козырек мог обрушиться в любую минуту. Не долго думая, Захар взял пробу из нижней части расчистки, и, когда промыл ее, на дне лотка показались частицы металла. Терраса могла оказаться интересной для разведки.

Мы не спеша занимались опробованием забоя, а Витим носился между кустов, вдоль вскрытой выработки, временами останавливался и с шумом втягивал воздух. Его явно тревожили какие-то неведомые нам запахи. Вот собака остановилась возле обрушившегося борта и принялась разгребать большую кучу грунта. Пора было возвращаться нам на базу, но собака продолжала настойчиво рыть землю.

— Не иначе что-то чует, — промолвил Захар.

— Наверно, унюхал мыша, вот и старается, — пошутил Ким.

— Моя собака не такой дурак, чтобы напрасно работать! — обиделся якут за своего пса.

Он позвал Витима, но тот не проявлял никакого желания идти с нами. Пришлось взять его на поводок.

Вечером у костра только и было разговоров о найденных выработках и странном поведении Витима.

— Солидный отвал перемытых пород свидетельствует о том, что из расчистки взято немало породы. А сильная обохренность доказывает, что тут было много серного колчедана, — высказал я свое предположение.

— Чем черт не шутит! — загорелся этой идеей Буткус. — Может, в этих выработках запрятан целый клад?

— Как бы не так, — возразил рассудительный Савельич. — Так тебе клад и оставят. Держи карман шире.

— Можно бы попробовать расчистить завал штольни, но уж очень это опасно, — вступил в разговор Кеша.

— Не так страшен черт, как его малюют! — Ким был настроен оптимистически. — Надо разгадать тайну этой выработки…

«Конечно, расчистка заброшенной горизонтальной выработки — дело опасное. Не исключены несчастные случаи. А отвечать мне!» — подумал я. Но для молодости риск — дело обычное. И мы решили с утра приняться за расчистку завала. Ночью мне не спалось. Я думал о том, что нелегко в мои-то двадцать с небольшим лет быть ответственным за жизнь людей, которые тебе доверяют и к твоим словам прислушиваются. Если бы это касалось только меня, я бы не раздумывал. И все же я был склонен к тому, что рисковать надо…

Страшная находка

Подойдя к устью старой выработки, мы увидели, что Витим опять упорно роет землю, опять в том же месте, где вчера. Буткус с Ивановым, вооружившись лопатами, решили помочь собаке и стали разгребать грунт в том месте, где рыла собака.

Я занялся геологической документацией, отмечая на карте контакты горных пород и места найденных выработок взятия проб, затем стал заполнять полевой дневник. И так увлекся, что не замечал ничего вокруг.

От этого занятия меня оторвал Буткус. Добежав, он долго не мог выговорить ни слова, только тяжело дышал.

— Там… там мертвяк, — наконец промолвил он прерывающимся голосом.

— Что мелешь? Откуда ему взяться? — придя в себя от неожиданности, спросил я.

— Лежит там, — махнул рукой Буткус.

…На дне ямы лежали останки человека. Жалкие, истлевшие лохмотья едва прикрывали обтянутый кожей скелет. Все мы молча стояли, опустив головы.

— Вот так находка!

— Надо хорошенько осмотреть все поблизости, — прервал я молчание, — может, обнаружим какие-либо вещи погибшего.

Было ясно, что погибший заживо погребен во время обвала верхней части борта забоя, где он добывал песок из приплотиковой части. Рядом мы нашли кайло и лопату, неподалеку обнаружили сумку, в которой был один черный сухарь и пустая бутылка, видимо, из-под воды. На дне сумки лежала еще одна бутылка. С трудом открыли ее и увидели блестящие кубики пирита и мелкие крупинки металла.

Но когда произошло несчастье и сколько времени пролежал в земле таежник? Это оставалось тайной. Можно было лишь предположить, что погиб несчастный давно и только вечная мерзлота сохранила останки человека.

Нашелся небольшой кожаный бумажник. В нем хранился клочок бумаги. Начало записки уже нельзя было разобрать. Но в середине с помощью сильной лупы мне удалось прочесть несколько слов: «Места здесь знатные… до холодов кончать работу… выбираться в жилуху…» Дальше карандашная запись почти не видна. Буквы выцвели, бумага пожелтела. Все же с трудом разобрал едва заметные слова: «…подлый… бросил, украл сухари… добычу…» Ни имени, ни фамилии погибшего в записке мы не обнаружили.

«Как быть? — думалось мне. — Хотя записка не пролила свет на гибель несчастного, но все же следовало отправить ее в соответствующие правовые органы. Может, там удастся узнать что-нибудь еще о судьбе бедолаги». И я аккуратно сложил полуистлевший листок.

Останки погибшего похоронили на берегу речки, повыше того места, где его обнаружили.

Вечером возле таежного костра за кружкой крепкого чая обсуждали происшествие. Лучше всех знал обычаи и суровые нравы вольных искателей наш Иван Буткус, а потому первое слово было за ним.