На суше и на море - 1987

Мысли возникали привычно, бежали неторопливо. Заложив руки за спину, капитан-лейтенант Крузенштерн, расхаживал по верхней палубе. С бака доносились то протяжные, то разудалые русские песни. Самые бойкие матросы пускались в пляс, отбивая крепкими пятками босых ног частую дробь. При спокойном море и ровном попутном пассате вахты были нетрудными. Служители-матросы, поглядывая окрест, вели неспешные беседы об удивительном, о далеких уж теперь родных берегах. А сегодня ради знаменательного дня Крузенштерн распорядился приготовить для них праздничный обед.

_{Кругосветное путешествие И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского}

Крузенштерн подошел поближе послушать матросские разговоры. В одном месте рассуждали о том, что вот-де господа офицеры сказывали: достигли они самых жарких мест. Раньше-то многие опасались, каково будет в этаком сатанинском пекле? А вот, гляди-ка, уже и за «линию» спустились, а российскому матросу и здесь способно. Стало быть, обнадежиться можно: даст бог, все напасти на пути преодолеть удастся.

А эти двое беседуют о свечении моря. И так и сяк прикинь, трудно в толк взять. Будто и вода, а горит, и горит, а не жжет… Чудеса, да и только!

Крузенштерн усмехнулся про себя: еще бы не чудеса. С древнейших времен поражаются этому люди. А разгадать тайны природной не могут. Одни мужи ученые утверждают, что светится газ фосфорический, выделяющийся вследствие гниения разных органических остатков, другие авторитеты считают, что это останки рыб светятся, кои в морской воде не скоро истлевают. Иные полагали здесь действие электрических сил.

Но все сие лишь догадки. А вот Георг Генрих Лангсдорф, которого здесь, на корабле, все называют Григорием Ивановичем, зачерпнул с борта «Надежды» светящейся воды, процедил ее через слой опилок, прикрытых лоскутом материи. И что же? Вода перестала светиться! А на тряпице остались какие-то темные точки. Скорее их под микроскоп! Ба! Живые организмы…

А нынче вон ученые собрались в кружок, обсуждают, как предпочтительнее измерять температуру моря на разных глубинах: с помощью цилиндра медного — Гельсовой машины, изготовленной умельцем Шишориным, или термометром Сикса, хоть и изобретенным два десятилетия назад, но еще для целей сих не употреблявшимся. Последнее обстоятельство трудно объяснимо. Ведь ежели не измерять температуру разных глубин, то, следовательно, мало что известно будет и о течениях морских. Простительно ли сие серьезным навигаторам?

Не сидят бездельно ученые мужи на «Надежде», и, чаять можно, многое откроется им за время плавания…

К обеду в кают-компании подали шампанское. Капитан-лейтенант поднялся с пенящимся бокалом в руке.

— Экспедиция наша, — начал он, — возбудила внимание Европы. И удача в ней необходима, ибо в противном случае соотечественники наши, может быть, еще на долгое время поостерегутся затевать подобные плавания. Завистники же России, вероятнее всего, порадуются такому неуспеху. Сегодня, в двадцать шестой день ноября сего тысяча восемьсот третьего года, сделали мы первый шаг к достижению цели. Пожелаем же предприятию нашему благополучного завершения. Государь император соблаговолил доверить мне руководство экспедицией, и я отдам этому все ниспосланные мне богом силы.

Крузенштерн осушил бокал и обвел взглядом сидящих за столом. Макар Ратманов, Петр Головачев, Фаддей Беллинсгаузен, другие офицеры. Лица сосредоточенны, задумчивы. Одних он знал по службе, потому и пригласил на корабль, — отменные офицеры. Других отобрал по рекомендациям — достойнейших из достойных. Преданно следят за каждым его движением совсем еще юные гардемарины — Отто и Мориц Коцебу. Сколько они увидят в вояже кругосветном! Он-то первый, да заботу надлежит теперь же простирать и о последующих…

Но вот капитан уловил холодный взгляд темных глаз статского советника Резанова. Наделен Николай Петрович большими полномочиями и окружил себя целой свитой. Правда, при распределении мест на корабле, коих было прямо-таки в обрез, пришлось ее поубавить. Оттого и вышел с Резановым круто посоленный разговор. Между ними пробежал холодок, вот и сегодня не пожелал он взглянуть на «Нептуново действо».

Но когда отобедали, подошел с решительным видом, пригласил в свою каюту. На корабле уже все успели заметить необыкновенное пристрастие Резанова к изящным безделушкам, в каюте их обилие просто поражало, там и сям разложены или расставлены усыпанные драгоценностями ларцы и табакерки. Едва вошли, Резанов, не приглашая садиться, обратился к капитану:

— Давеча за обедом вы изволили изъяснить, что получили высочайшее соизволение руководить судами и всей экспедицией. Так ли я вас понял?

Сдержанный по природе, Крузенштерн на сей раз так и вспыхнул:

— Совершенно так. На кораблях всех наций и флагов капитан есть лицо, коему подчиняется без изъятия весь экипаж. Тем же, кто не несет на судне никакой службы, надлежит почитать себя пассажирами. Ничего иного допустить не может никто.