На суше и на море - 1990

— Главным образом моральный, ну и экономический, конечно. Дорога-то проходит через наши пастбища. Это только с виду кажется, что безжизненная здесь земля. Нет. Пастбища, охотничьи угодья здорово пострадали. Появился черный рынок на пушнину. Пожары каждый год теперь. Да такие, что за поселок страшно. Представляете, другого берега реки мы летом не видим. Все в дыму. Корейцы своим браконьерством донимают. Наши уж в тайгу ходить побаиваются, того гляди, в петлю угодишь.

— Вы пробовали жаловаться, ловить браконьеров?

— Конечно. И не раз их ловили. А что мы можем? Из области звонят, говорят: «Отпустите, вы срываете план заготовки леса». А еще накричат: «Страну без леса оставить хотите?» Видели бы, что они заготавливают…

Потом мы говорили с Валерием Ивановичем о самом совхозе, о поселке, об их заботах. И я не поверил председателю сельсовета, пошел проверять его слова, за что раскаиваюсь.

В совхозе, который в восьми (!) километрах от станции БАМа, не знают, куда девать свежее молоко! Его сливают свиньям, спаивают лисам. Вот так! Рядом большой поселок мостостроителей, где дети буквально голубые от «качественного» питания, рекомендованного учеными. А здесь — свиньям, лисам!

О каких подсобных хозяйствах на БАМе после этого вести разговоры? О каких социальных проблемах? Хоть какие-то остатки рачительной экономики должны же быть! Полтора десятка лет совершается даже не преступление — садистское издевательство над людьми. И ничего. Все с рук сходит.

Зимой в совхозе забивают оленей, а мясо везут… нет, не на БАМ, конечно, — в Благовещенск. Плановые поставки. Строители «стройки века» на консервах, на перемороженной рыбе сидят, а «планирующие» бюрократы ничего не видят — как до БАМа планировали вывоз, так напланируют.

— Да мы бы рады все на БАМ возить. Нам же ближе. Но не имеем права, — говорит директор совхоза.

— Почему?

— Потому что никаких прав у нас нет. Только слова одни. Вот в тот год медведь около стада кормился. Целый месяц кормился. С полсотни молодняка задавил. А убить его не имеем права. Нужно из Тынды охотоведа звать, а он выехать не может. Корейцы же ловят медведей, и ничего, без охотоведов обходятся. Оленеводство у нас работает вхолостую, почти без прироста. Как начали природу охранять, 500–600 голов теперь каждый год задирают медведи и волки. Особенно медведи. Ну, палим в воздух. Пугаем. А звери уж поняли про инструкции, даже не скрываются.

Да, перестройка перестройкой, а бюрократы все еще держат верх. Додумались уже до плана на штрафы. Горит тайга, ломают ее — ничего, это можно. Но стоит таежному совхозу для нужд хозяйства дерево срубить или кому из поселковых в тайге с топором оказаться — штраф. У облисполкома есть план на штрафы!!!

Экономической инициативы никакой, социальная справедливость нарушена — вот и хиреет эвенкийский поселок. БАМ ли рядом, не БАМ, никакого значения.

Эвенки издревле занимались охотой и оленеводством. «Стройка века» вторглась в их экологическую нишу и потеснила. Треть охотничьих угодий сгорела. Половина пастбищ нарушена.

«С охотой — плохо. С оленей — плохо. С водкой — харасо эвенку».

Так говорят сами исконные коренные сибирские жители.

Мужчины-эвенки уже не стремятся заводить семью, не женятся, чтобы не обременять себя, бобылями живут. Эвенкийские дети, выросшие в интернате, отвыкают от родителей, они абсолютно не приучены к таежной жизни. Интернат им ничего не дает, кроме обязательного (!) аттестата зрелости. Зрелости на что? Только на убогую жизнь в поселке.

Оленеводы в совхозе «Ленин-октон», что в переводе означает «Путь, указанный Лениным», как правило, кочуют в одиночку.

Девки за оленеводов идти не хотят, а порознь — какая жизнь! Без жен, которых нет. И без детей, которых уже быть не может. Кочуют кое-как, отбывая в тайге. Старайся не старайся, а разве может быть жизнь без завтрашнего дня — без детей, без семьи?

Какая современная женщина захочет в пятидесятиградусный мороз жить в обыкновенной брезентовой палатке? Рай в шалаше, но не в брезентовой палатке. Металлическую печку сварить в совхозе долгое время проблемой было. Спасибо БАМу, помог с металлом. Печка — вот самое большое и единственное удобство у таежника-эвенка. Все остальное на улице.

Конечно, это очень сложная и противоречивая проблема, но, по-моему, именно оседлый образ жизни погубил доверчивых эвенков, привел их к краю пропасти. Какие-то бюрократы, следуя сталинскому плану преобразования страны, загубили целый народ, потому что им, бюрократам, неудобно было ездить по кочевьям, и стали объединять вольных таежников, сселять их в поселки. Разве они кому-нибудь мешали?

Все делалось под благородным предлогом приобщения «диких» народов к культуре. А какая культура?

Развалившийся клуб? Водка в магазине?

Хотя своя, эвенкийская, культура была у кочевого народа. Конечно, она была очень своеобразной, самобытной, но очень древней.