На свободе (ЛП)

   Еще он рассказывал мне про своего дядю из Австралии, когда-то нашедшим огромную устрицу; он забрался внутрь раковины и оставался там до тех пор, пока не съел ее. Затем он расколол раковину пополам, одну половину использовал как лодку, и плавал на ней, пока не встретил морского змея; он убил его, снял с него кожу, а когда вернулся домой, то продал ее одной пожарной компании как шланг за сорок тысяч долларов. Билл утверждал, что это правда, и он может показать мне человека, работавшего в этой самой компании. Мне бы хотелось, чтобы мой отец отпустил меня в море; я тоже хочу отыскать такого змея; но он не разрешает, и не дает возможности прославиться.

   Только вчера Билл рассказывал, что индейцы, поймав его однажды, вбили ему в живот одиннадцать железных костылей и сняли скальп, - и он не почувствовал боли. Он сказал, что спасся благодаря дочери вождя, выведшей его из вигвама и давшей лошадь. Билл сказал, что она была в него влюблена, а когда я попросил показать мне его раны, оставленные костылями, он ответил, что не может снять одежду, поскольку тут же истечет кровью. Он сказал, что даже его отец об этом не знает, поскольку он боится расстраивать старика и ничего ему не рассказал.

   Еще Билл говорит, что никто не собирается заставлять его ходить в воскресную школу. Он говорит, что у его отца есть медный кумир, которого тот держит на чердаке; Билл считает, что он - язычник, и станет ходить голым, с томагавком, луком и стрелами, как только будет тепло. Чтобы это доказать, он поведал мне, что его отец заложил под городом заряд нитроглицерина и, как только будет готов, он взорвет его, разрушит и уничтожит. Он рассказал мне это на дамбе, и взял слово, что я никому не скажу, но я думаю, нет ничего плохого в том, чтобы рассказать это вам.

   А теперь я должен идти. Я слышал, как свистит Билл. Может быть, он хочет рассказать мне что-нибудь еще.

   Мальчик Смита - ценное приобретение для молодежи городка.

* * * * *

   Барнс, учитель, весьма достойный человек, сталкивавшийся в жизни со многими неприятностями. Какова, в точности, была природа постигших его бедствий, оставивших на его лице морщины и сделавших меланхоличным, никто не знал, пока мистер Кейзер не рассказал об этом однажды вечером в продуктовой лавке. Насколько истинным является его рассказ, узнать не удалось. Но существует вероятность того, что мистер Кейзер, возможно, раздул из мухи слона.

   - Никто не знает, как она туда попала, - сказал мистер Кейзер, сжав ладонями колени и плюнув в печь. - Некоторые думают, что Барнс, должно быть, проглотил головастика, напившись из ручья, и тот стал жить внутри него, другие - что он случайно съел лягушачью икру, и она развилась внутри него. Как бы там ни было, внутри него живет лягушка, ей влажно, и она не страдает от отсутствия дождя. Раньше это несколько беспокоило Барнса, и он пробовал разные способы избавиться от нее. Врачи давали ему всякие отвратительные средства, снова и снова опустошавшие желудок; они держали его за ноги и трясли над тазиком, они давали ему проглотить крючок с насаженной на нем мухой, но лягушка оказалась вовсе не дура. Разумеется, наживку она не хватала, а когда мистера Барнса выворачивало, она цеплялась за внутренности коготками и удерживалась, пока тошнота не заканчивалась.

   Если бы лягушка сидела молча, Барнс ничего не имел бы против, но она не молчала, - вот что сказал мне он сам. Молчаливая лягушка не создает особых проблем. Но что делать, если внутри вас живет кто-то, время от времени издающий громкие нелепые звуки? К примеру, Барнс пьет с приятелями чай, и, в то время как все молчат, лягушке внезапно хочется подать голос, и в следующее мгновение она заводит: "Кв-ва-аа! Кв-ва-аа!" Люди спрашивают, имеется ли в доме аквариум, или, может быть, в подвале имеется пруд с лягушками, и Барнс при этом становится пунцовым, вскакивает и уходит домой.

   Часто, когда он сидит в церкви, в самый торжественный момент проповеди, он чувствует два-три порывистых движения под жилетом, означающих, что рептилия вот-вот заведет свое: "Кв-ва-аа! Кв-ва-аа!" Она начинает, и продолжает свой концерт до тех пор, пока дьячок не выведет двух-трех мальчиков, подозревая их в осквернении святилища. Наконец, истинный виновник оказывается найден, поскольку лягушка продолжает, ему делается замечание, что если он намеревается заниматься чревовещанием, то ему лучше заниматься этим вне стен церкви; Барнс встает, выходит из церкви и в ярости удаляется домой.

   Для обычных лягушек у нее слишком глубокий голос - нечто среднее между французским рогом и дробилкой для коры. Миссис Барнс сказала мне, что часто, когда Джон ложится спать и засыпает, лягушка полагает, что настал час музыки, и, немного "распевшись", затягивает свое ужасное: "Кв-ва-аа! Кв-ва-аа!", будит миссис Барнс и ребенка, и всех остальных в доме. И - верите ли? - если у лягушки подходящее настроение, или она чувствует себя в голосе, это может продолжаться часами. Для Барнса это сущее проклятие.