На своем месте (СИ)

Признаться, когда в кабинет, где я продолжал трудиться над переводом Левенгаупта, вошёл Сафонов и доложил, что Ольга Андреевна просит её принять, я даже не сразу сообразил, что Миша говорит о моей названой сестрице. Нет, что прислуга именует её именно так, я, разумеется знал, что так обращается к ней Смирнов, тоже помнил, но вот самому звать её так мне и в голову не пришло бы. Опять же, это был первый раз, когда Оленька сама и одна попросилась ко мне в кабинет, до того, если приходила, то только с Варварой. Секретарь мой, кстати сказать, и сам выглядел изрядно удивлённым, докладывая о приходе Оленьки. Что ж, раз пришла, надо впустить.

— Проходи, садись, — ради такого случая я даже выбрался из-за стола и выдвинул стул за приставным столом, чтобы сестрице было удобно занять место.

Поблагодарив и усевшись, Оленька умолкла. Подождав с минуту, я понял, что ведение беседы надо брать в свои руки.

— Оленька, — мягко сказал я. — Раз уж ты решилась прийти, решись и сказать.

— Алёша… — она замялась и опустила глаза, — … а правда, что моя матушка была твоей… — головушку она всё-таки подняла, но старалась на меня не смотреть, — твоей… первачкой? — смогла наконец выговорить сестрица.

Та-а-ак… Нет, рано или поздно оно бы случилось, но я, честно сказать, надеялся, что попозже. Кто, интересно, ей нашептал? Ладно, это я обязательно узнаю, но потом, а сейчас надо отвечать.

— Правда, — не стал я ходить вокруг да около.

— Меня в семью из-за этого взяли? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил я. — То есть не только.

— А из-за чего? — пришла очередь Оленьки удивляться. Хм, странно как-то — кем была её мать, девчонке сказали, но тем, похоже, и ограничились… Ну да успею ещё, разберусь. Сейчас, однако, надо рассказать правду Оленьке, да так рассказать, чтобы и вопросов у неё больше не было, и как-то пощадить сестрёнку… Впрочем, нет, пощадить, боюсь, не получится.

— Меня хотели убить, — начал я. — Стреляли из ружья. А убили Аглаю… Матушку твою. Она, получается, собою меня закрыла от пули. [2]

— Аглая… — имя матери Оленька произнесла медленно, почти нараспев, будто заново к нему привыкая. Не знала, выходит? Как-то оно всё страннее смотрелось…

— Аглая Вавиловна Савельева, — я подчёркнуто назвал отчество по-господски. — Двадцать один год от роду ей был. Ты хоть её помнишь?

— Плохо очень, — призналась Оленька. — Помню, платье у неё было красное… И улыбка добрая… Да и всё, больше и не вспомню ничего…

Ну да. И было ей тогда четыре годика, и матушку она видела не особо часто… Что ж, пора переходить к деловой части разговора.

— Откуда узнала? — спросил я.

— Фрося сказала, хромоножка с кухни, — ответ поставил меня в тупик. Ни одной Фроси и ни одной хромоножки не было не то что на кухне, а вообще среди прислуги.

— У Филиппа Васильевича в доме, — уточнила Оленька раньше, чем я сам успел догадаться.

Опять странно. Фросю эту приняли в службу уже после моего отъезда в Мюнхен, то есть знать Аглаю она никак не могла. Потому, наверное, и не назвала сестрице её имя.

— А когда Фрося тебе сказала? — продолжил я допрос.

— Ну, как ты с Филиппом Васильевичем и Анастасией Фёдоровной договорился, что я у тебя поживу. Я тогда на кухню забегала за пирожком, Фросе сказала, что жить у тебя буду, а она…

Так, это уже пахло очередным приступом паранойи. А и как тут тому приступу не случиться, если очень уж вовремя эта Фрося подвернулась? Это не в огород отца с матушкой камешек, это в мой. Надо с этой Фросей поговорить, да хорошо так поговорить, обстоятельно… Но это, пожалуй, послезавтра только — я завтра на завод собирался, а тут стараниями Оленьки вышло так, что поеду я туда не с самого утра.

— Утром завтра на кладбище к матушке твоей съездим, — объявил я сестрице. — Поклонимся. Мы с тобой всё ж таки оба живём на свете благодаря ей.

Больше пока что сказать было нечего, Оленька сообразила, что на сегодня разговор исчерпан, и испросила дозволения удалиться.

— С вами поеду, — сказала Варя, когда я ночью поделился с ней новыми знаниями. — Я же ей тоже обязана.

Возражений у меня не нашлось. Да и не пытался я их искать, если честно…

На следующий день мы сразу после раннего завтрака двинулись в лёгкой открытой коляске, благо погода позволяла. Доехали быстро, я для начала переговорил со сторожем, он заверил меня, что всё чисто, вести людей не стыдно, и получил от меня ещё пятёрку — и за свои старания, и чтобы дальше старался.

— Красиво как… — не сдержалась Варварушка, увидев памятник. Оленька даже тихонько ахнула.

Сестрица подошла поближе, склонила головушку и что-то зашептала. Молилась? Разговаривала с матерью, которую почти не помнила? Не знаю, в любом случае это не предназначалось для чужих ушей, и мы с Варей отступили на пару шагов. Сквозь только-только раскрывшиеся листья многочисленных деревьев ярко светило солнце, щебетали птицы, но здесь, внизу, их щебет никак не воспринимался, будто и не было его вовсе. Сколько это всё длилось, не знаю, не смотрел я на часы…

Мы потом зашли ещё в храм, поставили свечки, Оленька заказала сорокоуст [3] на поминовение рабы Божией Аглаи, и уже затем поехали домой.