На тайной службе Ее Величества. Живешь лишь дважды. Человек с золотым пистолетом

— Дважды. И оба раза — полный провал. Чуть было не погиб сам, наделал ошибок и подставил под удар других. Вот это-то меня и волнует. Раньше у него ошибок не было. А сейчас, похоже, неудачи сами ищут его.

— Еще один невротический симптом. Что вы намерены делать?

— Вышвырнуть его. Как смертельно больного. Я не собираюсь держать в отделе недоумка, каких бы оправданий вы, психологи, для него не выдумали. И плевал я на все его прошлые заслуги. На пенсию. Почетная отставка, и все такое. Найду ему какое-нибудь занятие. Пусть банки охраняет.

М. неуверенно смотрел в голубые детские глаза знаменитого ученого:

— Вы-то меня понимаете, сэр Джеймс? И в штаб-квартире, и у оперативников все забито, и нет такого места, куда я бы мог засунуть 007 и позволить ему ошибаться.

— Вы теряете одного из лучших своих людей.

— Что поделаешь… Я не могу рисковать.

Сэр Джеймс повернулся к окну, задумчиво попыхивая сигарой. Бонд ему нравился. Ему и раньше приходилось консультировать этого парня. Он чувствовал в нем настоящее мужество, душевные силы, позволяющие выстоять там, где обычный человек ломается. Экстремальная ситуация высвободит эти резервы, разбудит жажду жизни. Он помнил, как бесчисленные невропаты навсегда исчезли из его кабинета сразу после начала войны. Нарастающий страх и возрастающие неприятности вытеснили меньшие. Он принял решение. Он повернулся к М.:

— Дайте ему еще один шанс. Уверен, что поможет. Ответственность беру на себя.

— Что вы имеете в виду?

— Я мало что знаю о вашей работе, М. Своих секретов хватает. А вот этому парню нужно поручить что-то совершенно невыполнимое. Не обязательно опасное, убийство там, или похищение русских шифров. Но что-то очень важное и столь же безнадежное. Дело, которое заставит забыть о личных неприятностях, заставит его мобилизоваться. Не жалейте его. Он любит свою страну — используйте его патриотические чувства. Грудь в крестах, или голова в кустах. Для человека его склада это важно. Придумайте дело, требующее немедленного решения. Дайте ему задание! И он придет в себя. По крайней мере, дайте ему шанс. Договорились?

Пронзительный звонок красного телефона, молчавшего так много недель, вышвырнул Мери Гуднайт из ее кресла перед пишущей машинкой, как эжектор отстрелянную гильзу. Ока метнулась в соседнюю комнату, подождала секунду, переводя дыхание, и, с опаской, как гремучую змею, взяла трубку.

— Да, сэр… Нет, сэр. Это его секретарь.

Она посмотрела на часы, ожидая худшего.

— Это так неожиданно, сэр. Он будет через несколько минут. Попросить его позвонить вам, сэр? Да, сэр.

Она положила трубку. Пальцы дрожали.

— Черт побери! Где его носит? Джеймс, ну поторопись, пожалуйста, — сказала она. Печально вернулась в приемную и села за машинку. Невидящими глазами посмотрела на нее и сосредоточила все свои телепатические способности: «Джеймс, Джеймс! М. ищет тебя! Ты ему нужен!».

«Синхрофон!» — внезапно мелькнуло в голове. Только бы он не забыл. Она быстро зашла в его кабинет, рывком открыла правый ящик стола. Нет! Маленький пластиковый приемник, по которому его могли бы вызвать с центрального пульта, был тут. Все старшие офицеры штаб-квартиры должны были брать эту штуковину с собой, покидая здание. Но уже столько времени ему было на все наплевать. Она выхватила приборчик из ящика и швырнула на стол. «Черт бы тебя побрал!» — выкрикнула она и понуро пошла к себе.

Состояние здоровья, погода, чудеса природы — все это лет до сорока не слишком занимает нормального человека. Лишь ближе к среднему возрасту они перестают быть фоном для вещей более интересных. До недавнего времени именно так относился к ним и Джеймс Бонд. Хорошее здоровье, не считая кое-каких случайностей, после которых приходилось заштопывать дыры, и которые он воспринимал, как падение в детстве с дерева, было его естественным состоянием.

Погода? Единственная проблема — взять плащ или опустить верх на «бентли».

В птичках, пчелках и цветочках его интересовало лишь, кусаются ли они, или жалят, и хорошо или плохо пахнут. Но сегодня в последний день августа, ровно восемь месяцев спустя после гибели Трейси, он сидел в Риджентс-парке, и мысли его были заняты именно этими тремя вещами. Первым делом — здоровье. Чувствовал он себя паршиво, и знал, что так же и выглядит. Уже несколько месяцев, тайком, он обходил лучших частных врачей Лондона, обращался к узким специалистам и терапевтам-всезнайкам, каким-то шарлатанам, даже к гипнотизеру. Он объяснял: «Состояние жуткое. Сплю плохо. Практически ничего не ем. Слишком много пью. Работа не ладится. Разваливаюсь на куски. Помогите». И каждый измерял ему кровяное давление, делал анализ мочи, прослушивал сердце и легкие, задавал вопросы, на которые он честно отвечал. После всего ему сообщали, что у него в общем-то все в порядке. Он платил свои пять гиней и со свежей пачкой рецептов отправлялся в ближайшую аптеку — за транквилизаторами, снотворным, тонизирующим.

И вот только что он послал к черту последнюю свою надежду — гипнотизера, посоветовавшего ему для восстановления мужества трахнуть какую-нибудь бабу.