На Темной Стороне

Ермаков перехватил взгляд, брошенный на автомат, мужик медленно начал бледнеть.

– Операция «Эммануэль-три», – бросил Ермаков коротко. – Майор Волков, быстро за мной!

Он повернулся и бросился по коридору, даже не оглядываясь. Заключенные выбегали, торопливо открывали двери других камер, где-то прозвенел женский крик и оборвался на высокой ноте.

Когда Ермаков сбежал вниз, мужик догнал уже с автоматом в руках. Ермаков бросил коротко:

– Брось. Он только помешает.

С крыши было видно как толпа заключенных несется через необъятно широкий двор к главным воротам. У всех в руках мелькали прутья арматуры, обрезки труб, а у некоторых были автоматы и пистолеты.

Охранники сдуру выбежали навстречу, один дал предупредительную очередь поверх голов. В ответ прозвучали выстрелы. Он задержался, упал, на него навалились и начали сдирать с плеча автомат, пояс с пистолетом в кобуре, даже зачем-то сапоги.

– Держись, – велел Ермаков. – Это быстро.

На его плечи упали крепкие мозолистые ладони. Оттолкнувшись, он увидел как из-за зданий на большой скорости выметнулся вертолет. Сердце сжалось, вертолетчик наверняка заметит, достаточно будет одной пули... однако ноги уже оттолкнулись, ветер засвистел в ушах, он ощутил свое тяжелое тело, трос угрожающе прогнулся, далекое здание надвигалось недостаточно быстро...

Вертолет сделал круг над двором, Ермаков слышал усиленные динамиком призывы сложить оружие и разойтись, затем застрочил пулемет. Он сцепил зубы, приказывая себя не разжимать пальцев, даже если тело прошьет пулями с головы до ног, даже ощутил по всему телу покалывание. Противоположная стена тем временем быстро надвигалась.

Он понял, что прогиб не позволит взобраться на крышу, крикнул и показал на окно, а за пару метров разжал руку. На миг сердце замерло, затем удар, грохот, звон разбитого стекла.

Они влетели в комнату как два метеорита. Ермаков перекатился через голову, вскочил, чувствуя как кружится голова, а по всему телу ноют ушибы. Волков ворочался на полу, постанывал.

Ермаков выхватил из-за пояса пистолет:

– Вот теперь держи!

– Стар я для таких выходок, – простонал бывший заключенный. – Кстати, при чем тут «Эммануэль-три»?..

Он с трудом поднялся, но когда Ермаков толкнул дверь, поспешно шагнул следом. Коридор тянулся длинный, узкий, с одинаковыми дверьми по обе стороны. К удивлению Волкова они пронеслись до самого лифта, не встретив никого, и только между третьим и вторым этажом сообразил, что сегодня выходной день, разве что на выходе охрана...

Никакой охраны, а дверь Ермаков вышиб с разбегу. Волков сразу метнулся к неприметному фордику, припаркованному между пежо и мерсом. Ермаков подумал одобрительно, что старый разведчик чутья не растерял. Чужие машины американцы замечают сразу, их не любят, а свои привычные...

Уже в машине, когда вырулили на шоссе, заключенный поинтересовался ядовито:

– Я просидел полгода со всякой рванью. И еще не знаю сколько бы... Явно зачем-то понадобился!.. Вы откуда?

Ермаков улыбнулся:

– И то дивно, что столько пробыл! Явно стал паханом, понравилось. Мог бы сбежать.

– Из такой тюрьмы?

– Как будто тебя такие стены удержат.

Голубые глаза спасенного остались все такими же холодными, в них плавали кристаллики льда:

– Вообще-то пара вариантов наметилась... Ладно, что стряслось? Я больше не служу СССР или России.

– Может потребоваться помощь, – ответил Ермаков.

Лицо заключенного посерьезнело, а в голубых глазах льдинки сцепились одна с другой и теперь там был твердый синеватый лед.

– Я давно уже не майор КГБ, – отрезал он. – А в ФСБ не был. И вообще мне начхать на Россию.

– А если дело касается не только России?

Джонсон на третий день признался Фреду:

– Вообще-то вы правы, шеф. Я думал, чудит шеф с перепоя, а эти русские в самом деле крутые ребята. И, похоже, пойдут до конца. А экстремисты похлеще арабов...

Фред поморщился:

– А ты не знал? В какой стране коммунизм взялись строить? У арабов? В моей Америке о нем узнали раньше, а в твоей Германии вовсе эти Маркс с Энгельсом... Но строить нигде не решились: кишка тонка! А русские... Кто знает, если бы мы им не мешали изо всех сил, может и отгрохали бы. Эх, черт... Теперь уже не узнать, зато врага мы нажили на всю оставшуюся жизнь.

– Наши дети помирятся, – сказал Джонсон оптимистически.

– Твоему сколько? Шесть лет?

– Шесть и четыре месяца, – ответил Джонсон гордо.

– Да, нескоро они займутся дипломатией. А пока что мы с русскими еще немало пустим друг другу крови.

На трех гигантских экранах в режиме реального времени шли снимки из космоса. На палубе танкера появляются все те же люди, смотрят на горизонт в бинокли, словно не на сверхсовременном танкере, оснащенной искусственным интеллектом, а на паруснике Магелланана. Лица грубые, выражение глаз заснять не удавалось, вид сверху, но Фред чувствовал, что не хотел бы посмотрел в их глаза фанатиков.