На Темной Стороне

Дмитрий с трудом оторвал от книжки взгляд. По телу бегали мурашки. Так еще ж Толстой такое сказал!.. Что он сказал, что сказал?.. Как осмелился сказать такую страшную, но такую понятную правду?.. Ведь французы – это не туповатые скоты-юсовцы! Французы всегда были нацией высокой культуры. А в те времена вообще Франция была на взлете, вся просвещенная Россия говорила на французском, а русские офицеры, умирая на поле сражения, прощались с товарищами по-французски... Но если даже тогда считали, что когда прижат к стене, имеешь полное право перед совестью и Богом отбросить все красивые замашки вместе с изящной шпагой и ухватиться за дубину покрупнее, если сам Лев Толстой – тот самый! – оправдывает и благословляет такое поведение, то... то сейчас, когда на месте благородных французов тупые гогочущие жвачники, то он, Дмитрий, имеет полное моральное право перед совестью и Матерью-Природой убивать их всех без жалости и милосердия. Как тех, кто пришел в Россию, так и тех, кто, оставшись в Империи, дает деньги, посылает, голосует, одобряет действия своих коммандос, своих войск, своих агентов! Толстой сказал: пленных не брать. Сам Толстой сказал, а его слово выше, чем слово нынешнего президента страны... всех президентов взятых вместе или сраного мирового сообщества...

Ермаков, лично делая обход внутренних помещений, обратил внимание на его лицо, хлопнул по спине:

– А ну повернись.

Дмитрий повернулся. Ермаков всмотрелся в его лицо, чуть расширенные глаза. Дмитрию показалось, что командир колеблется: не послать ли на анализы, вдруг да наркота как-то проникла и сюда.

– Случилось что?

Дмитрий широко улыбнулся:

– Еще бы! Благословение получил. На акции.

Ермаков вскинул брови:

– От кого?

– От солнца русской литературы.

Брови Ермакова поползли еще выше:

– От Пушкина, что ли?

Дмитрий смутился, до этого момента ему казалось, что солнце – Лев Толстой. Ермаков смотрел скептически, но что-то понял или догадался, снова хлопнул его по плечу, пошел дальше, заглядывая в шкафчики, а Дмитрий пристыжено уткнулся в книгу.

Глава 24

А через четыре часа Ермаков входил в неприметную квартиру в неприметной хрущобе на окраине Москвы. Дверь по условному стуку открыл Егоров, министр внутренних дел с того дня, как выяснилась настоящая роль Черногорова.

– Что, удивлен? – усмехнулся Егоров. – Не мое это дело?.. Верно, это не входит в компетенцию министра внутренних дел. Но не все нужно передавать Сказбушу. Да еще в его здание, где кишмя кишит если не предателями, то шпионами! Вообще нужно поменьше светиться у Сказбуша. Всякий, кто хотя бы проходит мимо его здания, уже попадает в картотеки всех разведок. Да и вообще... Несмотря на сверхсекретность, такие операции не удается долго хранить в тайне. Появилось слишком много подслушивающих и подсматривающих устройств, а группы аналитиков теперь расшифровывают даже непроизвольные движения подкожных мускулов... Словом, если бросить очень много денег и сил, то можно рассекретить практически любую проведенную операцию. В смысле, узнать, кто совершил, кто планировал, кто руководил. Так что не зря уже давно все щекотливое операции поручаем болгарам, кубинцам, арабским террористам...

Ермаков поежился:

– И что же... мне краситься в араба? Или негритянского экстремиста?

Егоров усмехнулся:

– Нет нужды. Ты будешь настолько автономен, что даже я не смогу следить за каждым твоим шагом. Вообще никто, кроме меня, не знает о твоем задании. Да и то... Я знаю только "А" и "Я". А все, что между ними, на твое усмотрение. Но "Я" должен сказать обязательно.

Ермаков изумился:

– Что с нашими политиками? Нас всегда так боялись, что мы даже по своей квартире ходили со связанными руками!

Егоров криво усмехнулся:

– Припекло. Настолько, что решились дать относительную свободу.

– Какая длина веревки?

Егоров повторил с нажимом:

– Даже мне не нужны детали. И никому. А о результате доложить. Уже не мне, а Сказбушу. Но не лично, не лично.

Ермаков кивнул:

– Обычно о результатах нашей работы и так узнают. Косвенно!.. Документы и значки сдать?

Егоров усмехнулся:

– Не волнуйся, без паспорта не останешься. Чем тебе не нравится быть Ахмедом или Махмудом?

Ермаков поморщился:

– Опять к временам, когда в Испании дрались как Хосе и Хуаны, а в Китае – Ли-си-цины?

– А что, – возразил Егоров, – разве тогда мы не были сильнее, чем сейчас? Не только сдерживали врага по всему миру, но и бивали. Если в Испании отступили, то в Китае наша взяла!. Это сейчас разгуманничались... Ты не волнуйся, твое настоящее имя и портрет сразу появятся на столе руководства ЦРУ. И биография, начиная с внутриутробного возраста.

Ермаков поморщился:

– С внутриутробного – не надо. У меня есть сестра, близнец. Мало ли что могут наплести, когда увидят как мы резвимся в околоплодных водах, голенькие... Но тогда на кой черт такая маскировка?

Егоров прошелся