На тихой улице

– Давайте встретимся здесь завтра, – предлагает Пейдж. – Попозже. Когда говнюк уже будет крепко спать.

Это не вопрос. Это план.

– Спокойной ночи, – добавляет она, как будто просто собирается завтра выпить с нами кофе, и уходит.

И на этом все.

24

Кора

Услышав, как после моего ухода Никола запирает дверь, я понимаю, что они в безопасности, сигнализация включена, и возвращаюсь в дом, где темно и тихо. Мия осталась у подруги, а Финна еще нет. Я чувствую себя буквально избитой. Нервные окончания наполнены электричеством, усталость смешивается со злостью и печалью, и я не знаю, что с этим делать. Прохожу через гостиную, в которую сквозь большие стеклянные двери светит луна, поднимаю с дивана бархатную подушку и ору в нее до боли в легких.

Я подумывала дождаться Финна и разложить на каррарском мраморе кухонного островка фотографии его прегрешений, но уже не в состоянии ни говорить, ни плакать. Я не могу больше слушать ложь из его уст или думать, с какой женщиной он проводит сегодняшний вечер. Но не могу и представить, что в три часа ночи он будет лежать в постели рядом со мной, весь в чужом поту и запахах, замаскированными лишь брызгами одеколона и моей усталостью.

Нет, я наливаю большой стакан воды, глотаю пару таблеток адвила, чтобы предотвратить похмелье, которое наверняка наступит после выпитого вина, и иду наверх, в гостевую комнату, где натягиваю на себя плюшевый плед. Мы выбирали его вместе с Финном перед приездом его родителей: белый, а я предлагала серый. Падаю на постель и смотрю на крутящийся вентилятор под потолком. Я включила его по привычке, хотя ненавижу работающий вентилятор в холода. Но Финн предпочитает движение воздуха, даже при минусовой температуре. Смотрю на мельтешение лопастей и удивляюсь, как жизнь может полностью рухнуть менее чем за сутки.

Ненавижу его. И ненавижу себя за то, что постоянно верила ему, когда он говорил, что никогда даже не посмотрит на другую женщину, ему нужна только я, а семья – это главное. Мне просто отчаянно хотелось это услышать, и Финн говорил правильные слова с такой убежденностью, что я лгала себе. Лгала себе, хотя на самом деле знала. И оказалось, впустую потратила многие годы жизни. Если долго думать о том, что я два десятилетия жила во лжи, наверное, можно умереть. Каждый отпуск на пляже, каждое рождественское утро, каждая коктейльная вечеринка, где мы танцевали вместе, каждый особый ужин при свечах – все это было лишь декорациями. Спектаклем.

Я снова и снова воображаю его вместе с другими женщинами, пока окончательно не падаю духом, а когда просыпаюсь, слышу, как прокрадывается в дом Финн. На часах два сорок семь. Думаю о том, как поступила бы та Кора, которой я была еще вчера. Наверное, осторожничала, ведь он сказал бы, что был с (вставить любое имя его приятеля) и они просто играли в бильярд или зависали в баре гольф-клуба, или еще что-нибудь, а я в очередной раз поступила бы жалко, например прижалась к нему в постели, чтобы проверить, нет ли подозрительного запаха, расспрашивала, будто интересуюсь, как он провел вечер, но на самом деле пытаясь поймать на противоречии. Финн всегда насквозь видел мои уловки.

Но сегодня я представляю, как здорово было бы надеть ему на лицо мешок для мусора и смотреть, как он задыхается в пьяном ступоре. Вместо этого в подробностях прокручиваю в голове, как именно расскажу ему обо всем, что знаю. Когда Финн протрезвеет, а у меня будет больше времени подумать над тем, как не дать ему отвертеться.

Я не могу заснуть. Паршиво себя чувствую. У меня похмелье от вина и я почти не спала, поэтому к половине пятого оставляю попытки заснуть и иду на кухню варить кофе. Мия не вернется до полудня, поэтому я делаю именно то, о чем мечтала последние несколько часов. Готовлю грандиозный завтрак из яичницы, бекона, блинчиков с черникой и ржаных тостов с апельсиновым мармеладом. Наливаю себе апельсиновый сок с каплей игристого от похмелья и чувствую себя немного лучше. Я отношу тарелку Николе и говорю ей, что вернусь позже, когда уйдет Финн.

В двадцать минут десятого запах жареного бекона и кофе наконец-то притягивает Финна на кухню. Он спускается в трениках и носках, по пути чмокает меня в щеку и наливает себе чашку кофе. Вот только я знаю, что он в последний раз целует меня в щеку и сидит на этой кухне, пока я готовлю завтрак. Я в последний раз в жизни делаю ему кофе и уж точно в последний раз фальшиво улыбаюсь после стольких лет накопившегося отвращения.

– Как провела вечер? – спрашивает Финн, садясь за кухонный остров.

На его тарелке лежит пачка фотографий и распечатки переписок, которые отдала мне Пейдж, сказав, что у нее есть и другие копии. В его глазах тут же вспыхивает паника. Он белеет. Встает и опускает кружку. Он понятия не имеет, что теперь делать.

– Какого хрена? – выпаливает Финн.

Ну ладно, все только начинается. В сущности, что еще он может сказать?