На Тихом Дону

Я посидел еще некоторое время на берегу — один среди полного безмолвия. Вода смутно, едва заметно блестела и текла тихо, неслышно. Темные, неопределенные силуэты барок выделялись поблизости, и маленькие, одинокие огоньки на их мачтах отражались в глубине. Заснул берег, затихла станица. С луга, как будто замирающий звон колокольчика, доносилась монотонная песня кузнечиков. Ее неясные звуки, идущие из темной, безвестной дали, нескончаемые, неизвестно когда начавшиеся, погружали меня в странное, дремотное состояние, и вызывали в душе смутные, неведомые образы. Картины стародавнего казачьего быта всплывали передо мной… Река уже не тусклым светом блестела, а сияла лазурью в ярком блеске весеннего дня. Не темные силуэты неуклюжих барок стояли предо мной, а выплывали «два нарядные стружка»…

Они копьями, знамены, будто лесом поросли.На стружках сидят гребцы, удалые молодцы,

Удалые молодцы — все донские казаки,Да еще же гребенские, запорожские.На них шапочки собольи, верхи бархатные,Еще смурые кафтаны кумачем подложены,

Астрахански кушачки — полушелковые,Пестрядинные рубашечки с золотым галуном,Что зелен сафьян сапожки — кривые каблуки,

И с зачесами чулки, да вот гарусные…Они веслами гребут, сами песенки поют…

Тихая, заснувшая река, которая знала все это, неслышно и молча катила передо мной свои воды и ничего не поведала о своей старине…

На другой день, до выезда из станицы, я походил еще некоторое время по берегу Дона, полюбовался на родную реку, посмотрел, как тянули рыбаки невод… Затем — нанял извозчика и поехал из Старого Черкасска в Новый.

Кстати, несколько слов о рыболовном промысле на Дону. Должен, впрочем, оговориться, что мои личные наблюдения по этому вопросу далеко недостаточны: я был в рыбопромышленном районе (к которому принадлежат, между прочим, станицы Старочеркасская, Аксайская, и центром которого являются Елизаветовская и Гниловская станицы) — проездом, короткое время и, притом же, в глухое время рыболовства — в летнюю, или «меженную» пору. Сведения, полученные мною из расспросов казаков, не всегда были согласны между собой; приходилось сверять их с небогатым печатным материалом, случайно оказавшимся у меня под руками, и многое, сообщенное моими случайными собеседниками, надо отбрасывать, как недостоверное произведение фантазии[8].

Один только факт во всех этих отзывах общепризнан и несомненен: это прогрессирующее уменьшение рыбы в Дону, в его притоках и на всем морском побережье. На основании собственных наблюдений я могу сказать о крайнем рыбном оскудении в верхнем Дону, а также в Медведице и Хопре. На моей памяти, в какие-нибудь пятнадцать-двадцать лет, даже количество воды поразительно уменьшилось, а о прежних уловах старые рыбаки (или «рыбалки», как они называются в области) лишь приятно вспоминают да вздыхают, собравшись где-нибудь на песчаном берегу реки во время ночной ловли.

Одною из главнейших причин рыбного оскудения на Дону гг. Номикосов и Полушкин признают постоянное и полное заграждение донских гирл рыболовными снастями, не позволяющее рыбе проникать вверх по реке для метания икры в удобных местах, и затем — хищнический способ самой ловли. «Благодаря только изумительной плодливости рыбы, Дон не до конца оскудел оною», — замечает г. Номикосов. «В данное время», — говорит другой автор: — «рыболовный район, начинающийся от Елизаветовской станицы и далее вверх по Дону, представляет из себя в высшей степени безотрадную картину. В Аксае, Старочеркасске и Александровской промысел уже давно прекратился, в Гниловской — также, и только в одной Елизаветовке продолжают еще рыбачить полусопревшими неводами. Причиной этого служит большая масса донских и не-донских рыбаков, скучившихся в самом устье реки Дона, забивших вентерями и сетями все многочисленные гирла и таким образом окончательно заперших ход рыбы в верховьях».

Рыба, не попавшая в снасти и не прошедшая в реку, должна вернуться в море и метать икру в местах совсем неудобных, вследствие чего в самом зародыше погибает уже огромнейшее рыбное богатство. Из пойманной рыбы ни один икряный экземпляр не выбрасывается в воду; также и пойманная мелкая рыба, «однолеток», не имеющая никакой продажной ценности, остается на берегу и пропадает без всякой пользы.