На тринадцати ветрах. Книги 1-4

Фуше улыбнулся и впервые настолько широко открыл глаза, что его собеседник успел заметить их красивый голубой цвет.

— Она забавная. Иногда она предсказывает странные вещи и... правильные! Должен признаться, что на этот раз я ожидал поймать более крупную дичь, но встреча с вами оказалась приятной компенсацией. Если я говорю, что вы мне нужны, — Фуше неожиданно сменил тон, — то прежде всего потому, что не представляю, как выглядит ваша дочь.

Гийом подскочил на стуле:

— Если вы рассчитываете на то, что я вам ее опишу...

— То вы, разумеется, создадите очень далекий от истины портрет. Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне, при каких обстоятельствах интересующее нас лицо и мадемуазель Тремэн встретились вновь и решили вместе уехать.

— Боюсь, вы решите, что я сочиняю. Все произошедшее слишком мало похоже на правду.

— И все-таки расскажите!

Гийом колебался недолго. Риска преследований за то, что было сделано им раньше, больше не существовало. Ложь, напротив, могла оказаться опасной.

— Хорошо, слушайте. Как вы уже знаете, дофин провел в моем доме несколько недель. Тогда между ним и моей дочерью завязалась нежная дружба. Впрочем, это никак меня не тревожило, разве что пришлось утешать Элизабет после неминуемого расставания. Каким бы ни была судьба этого несчастного мальчика, расставание должно было быть окончательным. Поэтому до начала июля месяца мы ничего о нем не знали.

Затем Гийом рассказал, как после ссоры с Элизабет, деталей которой он упоминать не стал, молодая девушка отправилась погостить к знакомой. От нечего делать она совершала долгие прогулки верхом. Гийом вскользь упомянул о бухте, из которой отчаливал корабль принца и где так полюбила бывать его дочь. Точного места он не назвал. Однажды утром принц снова появился в этой бухте, молодые люди встретились. Тремэн рассказал о том, что произошло потом, он также показал и последнюю записку Элизабет.

Фуше внимательно ее прочел, переписал текст и вернул листок Гийому.

— Это было прикреплено к потнику лошади?

— Вы видите след от булавки. Это была королевская лилия... Булавки со мной нет. И это все, что у меня осталось от Элизабет.

Бывший министр встал из-за стола, обошел его и прислонился к нему, оказавшись лицом к лицу со своим «гостем». На этот раз его глаза были широко открыты.

— Я благодарю вас за честность, господин Тремэн, в которой я нисколько не сомневаюсь. Все сказанное вами подтверждает мои размышления. Если он сошел на берег в Котантене, значит, он прибыл из Англии.

— У меня есть все основания этому верить.

Фуше задумчиво провел ладонью по небритой щеке, пальцы затеребили нижнюю губу.

— Итак, Питт будет разыгрывать две карты: Людовик XVIII... и Людовик XVII! — пробормотал он, размышляя вслух. — Один против другого или один вместе с другим, а Питт оставляет за собой право убрать проигравшего? Не верю, что Питт принимает всерьез второго: слишком молод, слишком неопытен. Граф Прованский старый лис, тщеславный, но хитрый. Англичане определенно интересуются им больше, чем его племянником. Но юнец может внести некоторое разнообразие. Мне очень хочется думать, что его следы обнаружатся возле одного из британцев. Из тех, кто давно обосновался во Франции, явно отрезанный от своей матери-родины, и который пользуется покровительством министра иностранных дел. Господин Талейран-Перигор относится к числу ваших парижских знакомых?

— Не имею такой чести.

— Ваш друг Лекульте, как все финансисты, поддерживает с ним великолепные отношения. Мне бы хотелось, чтобы он вас представил. А вы постарайтесь вызвать у него симпатию, чтобы вас почаще приглашали.

— Вы, должно быть, бываете там постоянно, господин министр!

— Ни в коем случае! Мы искренне ненавидим друг друга. Он презирает во мне бывшего якобинца, а я в нем ненавижу бывшего епископа Отенского, развратного представителя высшей знати. Он один из той троицы, которая убедила Первого консула распустить мое министерство. Когда будете в салоне Талейрана, поищите некоего Квентина Кроуфорда. Он шотландец, много лет назад влюбился в королеву Марию-Антуанетту и так и не излечился от этой любви. Он создал ее культ. Вполне вероятно, что свое поклонение он мог бы перенести на сына, которого она обожала.

— Отчего же вы не установите наблюдение за этим человеком? Даже если вы персона нон грата у господина Талейрана, для вас это должно быть просто.

— Будьте уверены, что этим я тоже не пренебрег. Но между тем, что происходит на улице, и тем, что происходит в салоне, огромная разница. Тем более что в дом Кроуфорда у меня доступа нет. У него есть несколько слуг, которые чрезвычайно преданы ему. Что-то подсказывает мне, что вы могли бы неплохо поохотиться на улице Бак Например, хорошо было бы посмотреть, как отреагируют на ваше имя сам Кроуфорд или некоторые из его друзей. Что скажете о моей идее?

— Ее надо обдумать, но роль шпиона приводит меня в ужас! — высокомерно бросил Тремэн.