На вершине мира

Взяли на всякий случай еще несколько банок папанинских продуктов, все подогревательные лампы, чехлы, стремянки, лыжи, нарты. Спирин принес Ритсланду последние координаты Мазурука: широта 89 градусов 30 минут, долгота западная — 105 градусов. Быстрый разбег, отрываемся легко. Алеша установил солнечный указатель курса. Машину ведет Молоков. В штурманской рубке — Шевелев и Гинкин, в центре фюзеляжа у окон — я и Гутовский, в кабине механиков — Ивашина и Фрутецкий. Все вооружены биноклями. Лед нестерпимо блестит, глаза ломит от яркого света. Впечатление такое, будто кто-то под веки насыпал песку. В поле бинокля — неисчислимое количество подозрительных точек, пятен и тире. Шевелев бегает от одного к другому, проверяет наблюдения. Внизу тянутся большие поля, размежеванные [140] трещинами. Постепенно лед становится мельче, разводья шире. Это странно. На таком небольшом сравнительно расстоянии столь разная ледовая обстановка. Слева от нас высится стена тумана. Солнце подергивается облаками, и вскоре пилоты переходят с солнечного компаса на гироскопические приборы.

Пролетев прямо по курсу около 100 километров, Молоков повернул направо. Самолета нигде не видно, хотя Ритсланд привел корабль точно в пункт, указанный координатами. Стромилов держит непрерывную связь по радио с лагерем и Диксоном, попутно выслушивая чуть ли не весь земной шар. Через шесть минут Молоков снова повернул корабль, на этот раз к лагерю. Таким образом получился треугольник с предполагаемым местом посадки Мазурука в центре. Но в центре Мазурука не было, как не было его и по сторонам. Видимо, координаты были неточны. Молоков высказал предположение, что самолет может находиться слева — в тумане, но искать его там было, конечно, бессмысленно. Лагерь мы увидели на расстоянии 25–30 километров. Вскоре мы были уже над ним. Молоков повел самолет на посадку. Стромилов сматывал антенну и в это время принял следующее:

«Алло алло говорит РК (позывные самолета Мазурука) работаю на волне 625 метров тчк нас все в порядке тчк работу РМ (позывные самолета Молокова) слышу тчк буду работать 20 часов».

Наконец-то мы непосредственно услышали друзей! За четверть часа до назначенного срока Стромилов сел за приемник. Параллельно на флагманском самолете слушал Иванов, на [141] самолете Алексеева — Жуков, в своей рубке — Кренкель. В 20 часов Стромилов заорал:

— Вылезает! Приготовьте передатчик.

По трапу молниеносно поднялся Шевелев.

— Всюду слышат! — прокричал он и исчез. Аккуратов передавал Диксону:

«Принял РМ слушал телефоном тчк возможность приема ограничена слабостью аккумуляторов тчк прошу сроки тчк передаю 10.30 и 22 принимаю в 23 часа не более десяти минут тчк прошу зону и пеленг Рудольфа тридцатого в 11 часов на 20 минут и координаты других кораблей на льдине тчк РК все в порядке здоровы бодры ждем распоряжений начальника экспедиции РК».

Ух, хорошо! Значит, самолет слышал не только наши радиотелеграфные вызовы, но и наш зов по телефону. Включили передатчик, Стромилов уселся удобнее и начал взывать в микрофон:

— Вызываю самолет Мазурука, вызываю самолет Мазурука. Говорит машина Молокова, говорит машина Молокова. Все самолеты находятся в лагере на полюсе. В лагере все в порядке. Скажите, каково состояние вашего аэродрома? Дайте ваши координаты. Повторяю: дайте ваши координаты. Когда собираетесь вылетать? Перехожу на прием. Прием. Прием.

Аккуратов ответил:

— Вас слышал. У нас все в порядке. Скоро заканчиваем подготовку аэродрома для взлета. С первой погодой идем на соединение с вами. Прошу дать пеленг для точного определения своего места. [142]

В течение получаса наши радисты работали на пеленг. Сначала они давали полагающийся в таких случаях счет: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять… Затем начали вызывать самолет несколько иным тоном не столь регламентированным, но менее утомительным. Склонившись к микрофону, Сима Иванов напевал:

— РК, РК, говорит РВ, говорит РВ (позывные самолета Водопьянова). Пеленгуйте-е-е, пе-лен-гуй-те!

Затем радисты просто пропели в микрофон все частушки, которые пришли на память. Сидя в ста километрах от нас, Аккуратов давился от схема, но его радиопеленгатор работал педантично, нимало не смущаясь необычностью передачи. Пеленгатору было все равно, ему требовались лишь электрические возмущения эфира.

30 мая — пятый день на полюсе

Чудесный день. Солнце. Теплынь. Термометр на солнце показывает 0, в тени — минус 7. Всюду моются, бреются. Моются либо водой, вытопленной на примусах из снега, либо просто снегом; бреются безопасными и опасными бритвами. Молоков заявил, что небритых не пустит на корабль. Исключение он согласился сделать лишь для Отто Юльевича Шмидта.

— Весь мир привык к его бороде, — пояснил Василий Сергеевич.